алтарный камень указывал точно на точку летнего солнцестояния. А значит, красавица сейчас шла навстречу светилу.
– Ну и ладно, – не обиделся Алексей, усаживаясь на плите, и широко разводя руки, мимо которой прообраз будущей Евы никак не могла пройти.
Она шла, и монстры на камнях вспыхивали беззвучными яркими кострами. Дольше всех горел Вельзевул. Он широко разевал оба рта, отправляя ему, Сизоворонкину, какое-то послание – может, проклятие; а может, благословление. Следом не так ярко вспыхнула тридцатка на персональных столбах. Хрюна Алексею было жаль. Он вдруг представил себе, как входит в пиршественный зал Дворца Зевса и знакомит своего напарника с олимпийцами. Смеяться было не время, но широко улыбнуться, представив ошарашенное лицо Зевса, и его окружения, Лешка себе разрешил – вместе с очередным анекдотом:
В ресторане официант – посетителю:
– Что будете из горячего: курицу, отбивную, поросенка?
– Поросенка.
– Вам с хреном, или без?
– Хрен отрежьте.
На тех монстров, что стояли с благоговеением на страшных физиономиях во внешних кругах, энергии Предвечного осталось совсем мало. Они корчились в своих кострах и опадали не тончайшим прахом, какой сейчас ветерок сдувал с каменных плит, а целыми костяками. И им – скелетам цивилизаций, которым не суждено было развиться – предстояло лежать тут нетленными тысячи и миллионы лет, пока они не попадут в жадные руки человеческих ученых.
Наконец девушка наткнулась на неодолимое препятствие – грудь Геракла. Его мощные руки сейчас были необычайно нежны, и это была первая нежность нового мира. В нем вообще было все первым – и солнце, которое подмигнуло и закатилось за народившийся горизонт, уступив место полной луне и ярким, невероятно громадным звездам. И первая ласка, которой Алексей одарил девушку… Нет, уже женщину, которая назвалась первым именем этого мира – Лилит. И первый крик, женский стон и мужское рычание, полное любви.
Камень под спинами был мягче лебяжьего пуха; он принимал поочередно разгоряченные тела мужчины и женщины – человеческих Предтеч, сейчас щедро даривших родившемуся миру семена жизни. И заниматься этим они могли бесконечно долго, поскольку силы Лешки-Геракла не иссякали, а желание – тем более. Так они пропустили мгновение, когда первое любопытное существо выползло из соленых морских пучин; как появились, а потом исчезли динозавры, и, наконец, как первая обезьяна взяла в руки палку. Все это Сизоворонкин пропустил, убаюканный волнами страсти, и пропустил бы вообще все на свете, включая собственную жизнь, если бы не… анекдот. Да, этого из Лешки невозможно было вырвать никакими силами, даже колдовской любовной энергией Лилит. Сознание само выбрало немудреную шутку – как раз в тот момент, когда солнце в очередной раз сменилось заметно изменившейся картой звездного неба:
– Дорогая,
