вон у тебя сколько героев. Бессмертных, между прочим.
Он сам не заметил, что перешел на «ты» с верховным олимпийцем, а тот вроде бы и не возражал, только махнул рукой: «Об этом потом. А пока…». Зевс совершенно по-простонародному потер ладошками и поднял единственный тут кувшин на уровень собственных глаз. Так, не сев в массивное кресло, он и наклонил его. Из кувшина в бокал потекла дугой нескончаемо длинная струя ярко-красной жидкости. Такое количество просто не могло поместиться в бокале, который вместимостью вряд ли превышал обычный граненый стакан. Гид внутри принялся объяснять.
– Прежде, чем налить амброзию в бокал, представь себе, что бы ты хотел выпить… И закусить. Или наоборот – вкусом какого блюда хотел бы насладиться, и каким напитком подчеркнуть этот вкус.
– Ага, – начал представлять Сизоворонкин, выбрав почему-то шашлык по-карски и «Хеннесси» – не тот, который подпольно разливали на заводе родного города, а настоящий, французский.
Лицо внутри Алексея поморщилось от такого выбора – совершенно невообразимого на его вкус – но новый хозяин гераклова тела только отмахнулся: «Это я так, для пробы!».
Зевс, между тем, умудрился не пролить на столешницу ни капли; он передал кувшин Гере, и прильнул к бокалу. По мере того, как жидкость исчезала внутри божественной сущности, его лицо расплывалось в экстазе. Так, наверное, не был счастлив ни один умирающий путник в пустыне, случайно обнаруживший родник с чистой холодной водой. В какой-то момент Зевс начал что-то жевать; даже разгрызать – с хрустом и звуками из работающих челюстей, удивительно похожими на рычание Камня.
От этого увлекательного зрелища Лешку-Геракла оторвала соседка, Артемида. Вместо лука в ее руках был кувшин, который она протягивала Алексею. Лешка принял тяжелый кувшин, в котором жидкость, почему-то бесцветная, плескалась у самого горлышка, и наклонил его над бокалом. Наклонил осторожно, без той бравады, какую демонстрировал Зевс-олимпиец.
– Ну, так опыт у него… который не пропьешь. Но опыт – дело наживное.
Он поднес к губам полный бокал, в котором плескалась янтарная теперь жидкость, и вспомнил – как раз по такому случаю:
– Ну, как говорила моя бабушка: все, что нас не убивает, можно попробовать еще разок.
Вспомнил вслух, громко, и это прозвучало как тост; первый на этом удивительном пиру – таком скромном на первый взгляд, совсем не олимпийском. Под одобрительные смешки пирующих он сделал первый глоток. Это действительно было божественно. Коньяк не обжег, не попросился наружу, как это бывало прежде. Он, казалось, проник в каждую клеточку языка, неба, а потом и всего тела. Хотелось петь, обнять весь мир… Да хотя бы соседку – Артемиду, которая явно тоже пребывала в эйфории и не отодвинула ножку, когда Алексей словно невзначай промахнулся по столешнице, и уронил ладонь на коленку богини охоты. Советчик внутри тоже, очевидно, принял на себя удар алкогольной бомбы, потому что икнул и кивнул головой, которой у него не было:
