вселенной и наполнение смыслом и наслаждением таких обычных солнечных и дождливых дней. Это плавное, непрерывное прорастание друг в друга, сплетение нервных систем и сообщающихся кровеносных сосудов до состояния, когда твой рот легко и естественно выдыхает то, что промелькнуло в не твоей голове. Так цикада, медленно вылезая из шкуры, замерев в своей новорожденной наготе на несколько минут, на глазах выращивает крылья, стройнеет и из неуклюжего сосредоточенного броненосца становится гибкой и самодостаточной зеленой сволочью, способной вымотать душу истошным стрекотом днями напролет или изгрызть в хлам молочно-зеленую поросль, взлелеянную шершавыми деревенскими руками.
А потом так же естественно и прочно, как расходятся в режущей синеве итальянского неба сухие локти олив, разрастись и расстаться, повернувшись каждый под свой ветер и чувствуя единый ствол разве что кончиками огрубелых пяток. Твердо нацелиться в разные созвездия, такие четкие и близкие этими пряными прозрачными ночами, перестилающими в воздухе слой за слоем летучие тимьян и лаванду, душный аромат прелой скошенной травы и волны липких от жары цветочных соков. Не трепеща и не дрожа под иссушающими ветрами, пересыпанными свистящими руладами кузнечиков, не сомневаясь и не меняя выбранного направления.
****
Он вернулся в Москву в феврале. Скучное серое небо, грязный снег с черными прогалинами и сырой пронзительный ветер, встретившие его в Шереметьево, резко контрастировали с ярким небом и зелёными холмами городка, оставленного около шестнадцати часов назад, и он ещё раз вспомнил ощущение острого нежелания уезжать, которое испытал на пути в аэропорт.
Шофёр встретил дублёнкой и стандартной шуткой насчёт загнивающего за горбом капитализма. В машине, задрёмывая, он стал думать о том, какими обычными стали эти поездки, о том, что после многолетнего перерыва Москва опять стала узнаваема, стала приобретать черты города, в котором он вырос и провёл большую часть жизни, о делах, которые ожидали его здесь…
Квартиру сняли в Сокольниках – близко к работе и недалеко от центра. Видеофон в подъезде и запирающаяся площадка на лестничной клетке создавали иллюзию безопасности. Шофёр занёс чемодан, оставил ключи от машины и ушёл. Он бросил вещи, сел на диван, оглядел безликое жилище и взглянул на часы. В Москве начинался субботний вечер. Несмотря на долгий перелёт и усталость, спать не хотелось: его внутренние часы ещё работали по калифорнийскому времени. Он включил компьютер и набрал в поиске «милонги в Москве».
Можно было проведать давно знакомый бывший завод на Казакова – пакгауз, на старости лет ставший огромным залом со столиками вокруг деревянного танцпола и сносным баром. Всё, как он любил – классическое аргентинское танго середины прошлого века. Однако после утомительного перелёта ему хотелось что-нибудь поуютнее. Кофейня на улице его детства показалась хорошим знаком, достойным вечернего ни к чему не обязывающего любопытства.
В небольшом
