и назад —опасно размахивая руками, как и в студенческие времена. Заговорил; слушать его было забавно.
– Видишь ли, Агнешка, в жизни человека наступает момент, когда ему хочется познать самого себя, понять, зачем он живет. И тогда появляется потребность порвать с привычным окружением, избавиться от условностей, продиктованных высоким положением и деньгами. Я отправился путешествовать, и не как богатый турист, а как обычный человек, стремящийся изнутри увидеть жизнь своего народа…
– Ты женат? – перебила я не особенно вежливо.
Янек задел вазочку с букетом, и она покатилась по полу, усеивая ковер сеном. Слава Богу, не разбилась, вздохнула я.
– Нет, – буркнул он куда-то в занавеску.
– А девушка у тебя… – я осеклась.
Собоський медленно обернулся. На его бархатистых щеках одно за другим выступали неровные багровые пятна. Пухлые губы по-детски подрагивали среди завитков бороды. В считанные секунды я нарисовала в воображении душераздирающую историю с трагнческой гибелью невесты Янека накануне свадьбы. У человека такое горе – а тут я со своими бестактными вопросами… идиотка!
– Нет и никогда не было, – сквозь зубы пробормотал он. – И пожалуйста, Агнешка, не будем больше об этом.
Но я не удержалась – потому что меня вдруг осенило:
– Проклятие графов Собоських?..
Когда он вышел из душа, я уже лежала на диванчике, скорчившись в позе эмбриона и по шею закутавшись в покрывало. Янек был в роскошном махровом халате морскими разводами; на открытой груди вились редкие волоски. Покосившись на меня, он поплотнее запахнулся, прошел к кровати, откинул одеяло. Потом вернулся к дверям, выключил свет, в темноте опрокинул, кажется, журнальный столик и кое-как добрался до постели.
– Спокойной ночи, Янек.
– Что?!.. А, да… Спокойной ночи, Агнешка.
Заснуть не получалось. В диване обнаружилась острая пружина; она не пропорола пока обивку, но явно собиралась это сделать ради удовольствия воткнуться мне в спину. Спасения от нее не было, как ни крутись с боку на бок.
А Собоський уже мирно посапывал. Не то что бы я надеялась на джентльменское предоставление мне широкой кровати… в конце концов, Янек с его ростом уж точно не поместился бы на этом диванчике. Но все равно было обидно. Обидно через столько лет опять убедиться, что я ровным счетом ничего для него не значу.
Мы учились вместе еще четыре с половиной года. Я успела пройти все стадии неразделенной любви. Была гордой и равнодушной; избегала бросить на него лишний взгляд – чтоб не подумал! – и страшно ревновала, заметив рядом с Янеком какую-нибудь девушку; затем истово решала начать все сначала, бегала за ним, устраивая засады в коридорах университета; звонила по телефону и молчала; писала длинные письма и одно из них даже отправила… На третьем курсе пошло распределение по специализациям: теперь мы пересекались с Собоським только раз в неделю на общих для потока лекциях… стало полегче.
Потом я поняла, как все
