от его взгляда. Щеки зарделись, а губы сложились в подобие улыбки; первой, какую он видел у нее.
– Ты задолжал мне ответ.
На его лице дрогнула улыбка:
– Оранг-путих теперь могут, если угодно, называть этот остров своим. Но реки и море всегда будут принадлежать нам. Оранг-лаут.
Оранг-лаут. Морские люди.
С тех пор как Георгина впервые услышала об этих племенах, морских кочевниках, которые живут не в домах, а на лодках, плавая по всему морю, она представляла себе этих оранг-лаут в виде мифических существ – людей, у которых вместо ног рыбий хвост с чешуей. Этакие создания, которые на суше выглядят как обычные люди, а в воде превращаются в морских чудовищ. Ее взгляд метнулся к ступням Рахарио: каждый пальчик, каждая выемка и каждый бугорок словно вырезаны искусной рукой из свежей тропической древесины, зачищены наждаком и гладко отполированы.
– Что?
– Ничего. – Кровь снова бросилась ей в лицо.
– Ты почитаешь мне?
Рахарио подбородком указал на кресло, в котором лежала книга, раскрытая на покоробленных страницах, корешок растрепан и загнут кверху, как раскрытый клюв птицы.
Книга, которую Георгина читала вчера, когда охраняла сон Рахарио и ждала, когда настанет время для следующей дозы жаропонижающего порошка Ах Тонга. Она смутно припомнила, что иногда слышала собственное бормотание, чтобы хоть что-то противопоставить тишине комнаты, убаюкивающему шуму моря и дождя. Полагая, что Рахарио спит слишком крепко, чтобы расслышать ее.
– А ты понимаешь по-английски?
Он склонил голову набок:
– Не все. Но многое.
Она чувствовала на себе его взгляд, соскальзывая с края кровати и беря в руки книгу.
– Твой отец… Он англичанин?
– Шотландец. Из Данди. Но он уже давно там не был. Перед тем как перебраться сюда, он много лет жил в Калькутте. Когда-нибудь он вернется туда вместе со мной.
Как будто так и надо, она уселась рядом с Рахарио, откинувшись на спинку кровати в изголовье, согнув колени и положив на них книгу. То был минутный импульс, в котором она быстро раскаялась. Потому что его близость смущала ее так же, как его пытливые взоры, которые он переводил с ее лица на темные полосы буквенных строк и снова смотрел на ее лицо. Собственный голос казался ей чужим, искаженным и слишком высоким, и через каждые несколько строчек она запиналась и начинала заикаться.
– Может быть, ты сам почитаешь? – перебила она себя и с легким смешком протянула ему книгу.
Изучающий блеск в его глазах померк, и мускулы сильных челюстей напряглись, так что обозначились желваки.
– Я устал, – хрипло сказал он, вытянулся и отвернулся.
Веки Георгины задрожали. Потом она поняла – и ее бросило в жар.
– Извини, – прошептала она. – Я не подумала, что ты… Это было глупо с моей стороны.
Рахарио не шевелился.
