Берни. – Живо беги. Главное, внизу привяжи.
Когда я вернулась, Берни стояла на коленях возле маминой кровати и что-то делала с помощью странных вещей – рядом с ней стояла миска, лежали старый мешок и связка куриных перьев. Берни с силой давила маме на живот.
– Ш-ш-ш, соплюшка, – сказала Берни при моем появлении. – У твоей мамы жар. И больше ничего.
Я посмотрела на окровавленные тряпки, на миску, полную темной жижи. Красными от крови руками тетя Берни сгребла все это в мешок и выставила за дверь.
– Сейчас твоей маме нужно отдохнуть.
– Что с ней?
– Расстройство внутренностей, и все. Скоро она пойдет на поправку.
Весь день и всю следующую ночь мама не вставала с постели, дыхание ее становилось все слабее, она вся сжалась в комок, веки сделались голубые, кожа была мокрая от пота. Трясло ее так, что звенела ложечка в чашке с бульоном, которую я ей принесла. Мама не смогла удержать чашку в руках.
– Тебе нужен доктор, – сказала Берни.
– А кто ему заплатит? – прошептала мама. – Со мной все будет хорошо.
– Сама знаешь, крови слишком много. Мэри, прошу тебя, – настаивала Бернис. – На Чатем-сквер[31] есть доктор по женским болезням.
Мама не сопротивлялась, когда мы ее поставили на ноги, но идти не могла. Мы почти снесли ее вниз, вытащили на улицу, где она села на землю, опершись спиной на меня, и сидела так прямо на ледяной корке, пока Берни бегала на рыбный рынок, чтобы выклянчить тележку. На эту тележку мы погрузили маму и покатили по запруженным народом улицам, вдыхая запах рыбы. Небо было пронзительно-голубым, яркое солнце безжалостно высвечивало рыбью чешую на дне тележки, в мостовой яростно сверкали слюдяные крапинки, тут и там вверх поднимались белые клубы пара – от новых теплых омнибусов, от ноздрей лошадей, из наших ртов. На ухабах тележку подбрасывало, и мама морщилась и стонала. Я держала ее за руку.
– Ты поправишься, Мэри, все обойдется, – повторяла Берни. – Экси останется с тобой. А я верну тележку рыбнику и кое о чем договорюсь.
Я посмотрела на Берни, ничего не понимая.
– Останешься с мамой, – повторила она мне.
К тому времени, когда нам открыли дверь, Бернис уже бежала прочь, громыхая тележкой по булыжникам.
Глава девятая
Объятия господа
– Да? – спросила женщина с бледно-желтыми волосами, собранными в жидкий узел. Глаза у нее были илисто-зеленые с красными искорками и часто-часто мигали, как будто мы вырвали ее из сладкого сна.
– Нам к женскому доктору, – прошептала я.
Дама оглядела нас с головы до ног, поведя большим, похожим на клюв носом.
– Моя мама очень больна!
Взгляд ее, казалось, прошивал меня насквозь. Я умоляюще смотрела на нее снизу вверх:
– Пожалуйста.
– Ох, чтоб тебя, – неожиданно сказала она. – Ладно, ангелочек. Заходите.
Внутри мама тяжело
Ныне это Чайна-таун.
