первым городским головой, дабы принести народу настоящую пользу. Теперь уж он не поскупится, ублажит будущих выборщиков как следует.
Скоро, скоро уж съедутся в Епанчин рифейские дворяне, чтобы избрать в должном порядке исправников и депутатов в разные губернские комитеты, заседателей земского и уездного судов, а также и повеселиться знатно, с пиром и танцами. И городского голову впервые назначить, всем миром.
Впрочем, за неделю до выборов намеревался дать бал с голландским фейерверком в своем городком доме и второй претендент, управитель казенных заводов Петр Дидимов, барон и видный меценат. Хоть высокое дворянское звание получил он не так давно, лет пять всего, однако по заслугам перед Отечеством.
В большом зале было уже весьма людно. Асессоры, подпоручики, экзекуторы и прочие зеленые юнцы, не набравшие достаточно средств на сносный наряд и потому в одних лишь масках на пол-лица, крутились около девиц и зазывали их на танец, но мамаши морщились и высматривали гостей побогаче. Были тут, впрочем, и серьезные люди. Тихону удалось распознать пузатого генерал-прокурора Межевого департамента, который обрядился в непокорного башкира, а усы сбрить не потрудился. Получилось так смешно, что поэт едва не рассмеялся в голос.
Тут им с Глафирой пришлось ненадолго расстаться, чтобы привести себя в согласие с задуманным обликом.
В уборной Тихон наткнулся на троих вельмож, которые с помощью лакеев переодевались в приличествующую одежду. Он раскрыл саквояж и разложил на низком столике Анакреонтову хламиду, сандалии и венок, а также непременную картонную маску с тесемками.
– Un beau camouflage, – одобрил его выбор генерал-губернатор, князь Хунуков. Вокруг него сгрудилось сразу несколько лакеев, помогавших хозяину переодеться. – Vous la avez fabriqué personnellement?[9]
– Э-э… – смутился Тихон, удивленный интересом такого важного человека к своей персоне. – Non, la couturière a tâché[10]. Впрочем, до вашего бостанжи мне ох как далеко, эффенди.
Князь хмыкнул, бряцнул щеголевато турецким ятаганом и напялил красно-зеленую маску, став неотличимым от обыкновенного подручного османского паши. После Хунукова приветствовать графа Балиора подошли также попечитель народного училища и контролер Почтовой управы, все с одобрительными речами. Тихон недоумевал.
Интересно, кто из них обронил на кресле душистую записку со словами: «Мужчина, притащи себя ко мне: я до тебя охотна»? «Если бы мне такую Манефушка написала, я бы помер от счастья», – вздохнул поэт.
По счастью, переодевание его скоро подошло к концу, и он смог наконец покинуть душную уборную и присоединиться к гостям. При этом он стал свидетелем, как в Собрание вошла семья Петра Дидимова – жена заводчика, его дочь, сын и племянник.
При виде поэта они как будто споткнулись, а Манефа даже сверкнула глазами, хотя опознать с ходу в Анакреонте Тихона они вряд ли могли. Впрочем, разве по массивной фигуре… Тот уже собрался в одиночестве скрыться в толпе и припасть к столу с яствами,
Прекрасная маскировка. Лично смастерили? (фр.)
Нет, швея постаралась (фр.)
