нынешнее его состояние. Да, сейчас Никанору Борисовичу было от чего волноваться! Сегодня в Совете Министров РСФСР должен решиться вопрос: быть Меюмскому району с его рыболовецкими поселками, большими и малыми деревнями, оленеводческими стойбищами, пушными факториями, леспромхозами, реками, озерами и марями, под которыми залегают, возможно, скопления нефти и газа, – или все это будет погребено под многометровой толщей воды? Идея затопления обширных пространств Меюма, образования огромного водохранилища и строительства на реке Обь гидро-электростанции нашла своих сторонников не только в министерстве энергетики, но и в Госплане, Госстрое, Совете Министров.
Тобольский был против. Он неоднократно высказывал свое мнение, бывал в ЦК партии, в Совете Министров. Бороться было непросто: основным аргументом против затопления Меюмских земель могла служить найденная там геологами нефть или, на худой конец, горючий газ. Но ни того, ни другого пока не нашли. Понимал Тобольский и другое. Крупные геологи, занимающиеся поисками нефти в Западной Сибири – академик Шатков, например, профессор Назаров, начальник экспедиции Свиридов, – считали, что искать «черное золото» нужно не в северных широтах и даже не в районе Среднего Приобья, где были обнаружены в нескольких водоемах темные пленки нефтяного происхождения, а на юге. Именно это обстоятельство и подливало масла в огонь, вдохновляло сторонников затопления меюмских территорий. Тобольский чувствовал: в создавшейся сложной ситуации без поддержки академика Шаткова он вряд ли выиграет это дело, поэтому в первую очередь надо обеспечить тылы, заручиться согласием известного геолога. Никанор Борисович три раза встречался с Шатковым и в конце концов уговорил того: Петр Антонович выступил в печати со статьей, в которой призывал продолжить бурение десяти опорных скважин на Меюме, подчеркнув, правда, при этом, что главным направлением поиска по-прежнему остается Южный бассейн.
– Будущее Западной Сибири – именно там, на юге, – сказал он Тобольскому и, чуть помедлив, добавил: – Нефть Южного бассейна существует уже де-факто! Я ее видел, щупал руками, нюхал… Другими словами – она уже есть!
Тобольский не возражал – не было контраргументов. Да и не хотел он, честно говоря, пускаться в полемику: в геологии Шатков все-таки величина, а он, Никанор Борисович, – партийный работник. Главное сейчас заключалось в том, что в лице маститого геолога он получал сторонника по самому важному – как полагал Никанор Борисович – вопросу. Выиграть бы только время, не дать затопить меюмские земли в следующей пятилетке. Десять скважин – это что-то да значит. Поиски нефти будут продолжены, а там – чем черт не шутит… Иван Михайлович Губкин говорил, что даже одна глубокая скважина может многое прояснить… Иван Михайлович Губкин… Иван Михайлович…
Тобольский чуть слышно вздохнул, закрыл глаза. Память возвращала его в середину тридцатых годов. Тогда он возглавлял отдел промышленности в обкоме партии… Лето. Правый берег реки Обь. Тонко гудят комары, в синевато-темной воде реки плавает солнце. Губкин и сопровождающие его в поездке по Западной Сибири геологи дотошно изучают обнажение
