чередующихся суток, отдаётся труду, стоимость которого, в той или иной степени, удовлетворяет потребности основных инстинктов; остальные доли жизненного времени отдаются исключительно обслуживанию духа, – духа, черпающего энергию для своего совершенствования (из стоимости того же труда) – даже во сне.
Но чтобы уклад работал, мировой социум, на моё разумение, должен выглядеть следующим образом (пишу я в своей книге «Суть дела»):
«Проценту, от общины в семь мильярдов, по силам накормить людскую рать; по силам, трети от числа живущих, в достатке выдавать орудия труда. Стезя же остальных… наладить сервис, для – сеющих зерно, для – плавящих металл; поскольку и они – кариатиды рынка, желают зрелищ и духовных благ».
Глава шестнадцатая
Моя школа пришлась на послевоенные годы. Её первая, вторая, и третья ступени. На годы карточек, хронического недоедания, и убогого быта, в котором единственным информационным благом была тарелка-репродуктор. На годы телогреек, и валенок с калошами; летних кепи-шестиклинок, и бесформенных зимних ушанок; парусиновых туфель, и резиновых сапог. На годы отсутствия самих школ, как таковых. На годы размещения учебных классов во времянках, в полуразрушенных и плохо отапливаемых помещениях. На годы нехватки всего и вся: линованной бумаги, учебников, наглядных пособий, и самих учителей (чаще всего в школах второй и третьей ступени).
И всё же, эти неласковые годы, в которые и начиналось моё познание правил, законов, и форм действительности, были по-своему занятны, и не лишены спартанского романтизма. В уголках моей длинной памяти и по сей день зримо хранятся: и чернильница-непроливайка, и перьевая ручка, и сумка через плечо, сшитая из старых отцовских штанов, и писк тогдашнего нищего ширпотреба – клеёнчатый, с ремешками-застёжками – портфель.
С неподдельной грустью припоминается… и раздельное обучение мальчиков и девочек, и последующее затем – совместное.
И с особой ностальгией (школьные завтраки и обеды в те, послевоенные тощие годы, были понятием абстрактным), – припоминаются ломтики чёрного хлеба в кармане, сдобренные (в лучшем случае) каплей подсолнечного масла, и посыпанные солью.
Ломтики, жадно съедаемые всухомятку на большой перемене…
Все десять лет (тогда ровно столько требовалось отбыть в полной средней школе, дабы получить заветный аттестат), я учился охотно, без понуждений и менторских понуканий.
На первый взгляд, глагол «отбыть» здесь вроде бы неуместен. Но надо признать, что часть моих школьных сверстников тех лет сию образовательную повинность действительно отбывала. Полученный (после посильного десятилетнего отбывания) аттестат, конечно же, был всего лишь формальной бумагой, удостоверяющей факт окончания полной средней школы. И вряд ли выданный документ, с водяными знаками и гербовой печатью, определял уровень базовых знаний «аттестованного». Выходной аттестат, с красующимися в нём попредметными отметками:
