ж, Фуко зря времени не терял. Она пристально смотрела на меня своим текучим взглядом. В одно мгновение он стал жестким, и ее глаза превратились в бриллианты:
– Что вы хотите раскопать, Дюрей?
– То же, что и Служба безопасности, что и все. Я хочу понять причины поступка Люка.
– Депрессия беспричинна.
– Ничто не указывает на то, что у Люка была депрессия. – Я повысил голос. – У него двое детей, жена. Черт, не мог же он просто взять и бросить их! Должно было произойти что-то невероятное!
Не отвечая, Дюмайе взяла чашку и подула на краешек.
– Есть кое-что еще, – продолжал я уже спокойнее. – Люк – католик.
– Мы все католики.
– Но не такие, как он. И не как я. Каждое воскресенье мы бываем на службе, каждое утро молимся. То, что он сделал, противоречит нашей вере, понимаете? Люк отказался не только от жизни, но и от спасения души. И я должен найти объяснение такому отказу. Это никак не отразится на разработке других дел.
Комиссар сделала маленький глоток, словно котенок.
– Где вы были сегодня утром? – спросила она, осторожно ставя чашку на стол.
– За городом, – неохотно ответил я. – Надо было кое-что проверить.
– В Верне?
Я молчал. Она перевела взгляд на открытое окно, за которым виднелась Сена. День клонился к закату. Речная гладь напоминала застывший цемент.
– Мне сегодня позвонил Левен-Паю, шеф Люка. Ему звонили жандармы из Шартра. Они по телефону получили сигнал. К врачу из местной больницы приезжал парижский полицейский. Высокий, с горящим взглядом… Вам это ни о чем не говорит?
Я резко наклонился и схватился за край стола:
– Люк – мой лучший друг. Повторяю вам: я хочу понять, что его толкнуло на такую крайность!
– Его уже не вернуть, Дюрей.
– Он не умер!
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
– Вы предпочитаете, чтобы об этом прознали дерьмокопатели из Службы собственной безопасности?
– Это их работа.
– Да, работа, которая состоит в том, чтобы заводить дела на коррумпированных полицейских, игроков или содержателей борделей. У Люка другой мотив!
– Какой? – насмешливо спросила она.
– Не знаю, – признался я, отодвигая стул. – Пока еще. У этого самоубийства должна быть причина. Что-то необычное, и я хочу это выяснить.
Она медленно повернулась в кресле, чувственным, грациозным движением вытянула ноги и оперлась каблуками о радиатор.
– Нет убийства – нет дела. Все остальное нашего отдела не касается. А значит, и вас.
– Люк для меня как брат.
– Именно об этом я и говорю. Вы – заинтересованное лицо.
– Мне что, взять отпуск или как?
Никогда она не казалась мне такой жесткой и безразличной.
– У вас есть два дня. В течение сорока восьми часов можете не заниматься ничем другим, пока у вас не сложится определенное представление.
