бы заняться сексом, никогда не чувствовала возбуждения или покалывания в низу живота. Сама мысль о том, что кто-то может в нее проникнуть, казалась ей чуждой – словно целиком проглотить вареное яйцо, или протянуть из одного уха в другое леску. Она влюблялась в поп-звезд и актеров и в недостижимых мальчиков из соседней престижной школы, но она никогда не испытывала настоящего сексуального влечения.
До этого момента.
Она наблюдала, как Винс идет к ней через паб, неся в руках две пинты светлого пива. Ей нравились его густые, светло-каштановые волосы, ниспадающие мягкими волнистыми прядями спереди и коротко подстриженные по бокам и сзади. На нем была черная футболка, заправленная в черные суконные брюки. Крепкая, гладкая шея, широкие, сильные плечи. В красивых, больших ладонях пивные кружки казались хрупкими. Он был человеком, с которым она хотела бы потерять девственность. С места в карьер. Прямо так.
– Итак, – сказала она, задержав дыхание, когда он сел рядом, – расскажи про шрамы.
Да, и еще одно насчет этого Винса – с ним она легко могла говорить о чем угодно.
Он улыбнулся и провел по ним пальцами.
– Ааа, – протянул он, – шрамы. Ты правда хочешь знать?
– Ага, – кивнула она.
– Хорошо. У меня была операция. Год назад. У меня из челюсти вынули кусок кости, вставили спицы, все такое.
– Ничего себе. Зачем?
Винс пожал плечами.
– Чтобы избавить меня от уродства.
Джой рассмеялась.
– В смысле – «от уродства»?
– В смысле, я выглядел странно. У меня был неправильный прикус, вот такой, – он выдвинул вперед нижнюю челюсть, – и из-за этого были проблемы с едой, зубами и вообще, и поэтому мне сделали операцию. Они работали над костью вот здесь. – Он показал на шрамы.
Джой содрогнулась.
– Больно было?
– О да. Жуткие мучения. Я не мог нормально есть еще несколько месяцев, очень похудел. Весил меньше шестидесяти килограммов, когда они сняли скобы. Выглядел как скелет. Настоящий ад – не мог ни говорить, ни глотать, ни двигать челюстью. Целый год я только слушал музыку и пил антибиотики. Просто кошмар.
– Боже, бедняга. Теперь все в порядке?
– Да. Ну, почти. Еще немного побаливает, затекает по утрам, зевать не очень приятно…
– А ты… Ты… Я хотела спросить, насколько ты был уродлив?
– Ну, ребята в школе считали меня весьма отвратительным. Называли «Дынеголовый».
– Дынеголовый? Почему Дынеголовый?
– Из-за фамилии.
– Твоя фамилия Мелон?
– Ага. С двумя «л».
– Серьезно?
– Ага. Меллон. Могло быть хуже. Я мог оказаться девчонкой с огромными сиськами.
– А по-моему, красивая фамилия.
– Считаешь?
– Ага.
