«Кюрасао»), гнилушкой пламенного пня,Колонной мавзолея Мао, листвою на закате дня,
Над зеленеющей могилой – пространным облаком частиц,
Улиткой, что в долине Нила ползёт не покладая ниц.
Фосфоресцируют кальмары в заливах лапчатых морей —
Боками ёлочного шара, помётом крапчатых гусей,
Снегами, свёрстанными в кокон, как блиц-вагоны – в поезда…
На стёклах запотевших окон фосфоресцирует вода.
Нас провоцируют кальмары, как сны аллергика – мохер,
Как отраженье Бальтасара в зеркальных шхерах полусфер!
Кальмаровидная туманность, всплывая из кротовых нор,
В глазах просеивает манкость, как мельхиоровый прибор.
Уильям
Мой сон, как рассольник без соли, разграбленная казна…
Уильям, рейтузой Мальволио желтеет над Темзой луна.
Уильям, свербит коноплянка, шныряют стрижи по полям,
Порхает мятежно беглянка (Корнелия-бабочка) в спам.
Уильям, Уильям, Уильям, над бездной третейских забот
Вина фарисейского выльем лернейскому чудищу в грот?
Уильям, печально на свете, уклончива Темзы вода,
Отрадно, что мерзкие дети по сути – отродья Христа.
Уильям, что кроется в небе за тучей, косящей дождём?
Уильям, вечерний молебен сегодня отслужим вдвоём.
Кипит океана рассольник… Прости, отвернусь по нужде.
Уильям, что станется с болью? Уильям, Уильям, ты где?
Египет
В старом Египте, в одной из гробниц,
Ржавый папирус нашёл я… Отныне
Знаки мне снятся, что падали ниц,
Словно барханы, в угоду пустыне…
Вслух бормочу… и загадочный Сфинкс
Мне открывает вселенские сути:
Я – финикиец, я – эллин… я – инк…
Страшно до пота, прекрасно до жути!
Друг-археолог с лицом хитреца,
Чуть поперхнувшись, сказал, как отрезал:
Это обычный донос на жреца
В пору правленья второго Рамсеса…
В жарком Египте – подавлен, смятён…
Рваный папирус я бросил в гробнице,
Слушая, как в коридорах времён
Он грохотал колесом колесницы.
Майя
Недвижим, как белые луны, как в проруби зимней вода,
Коней оседлавшие гунны (метафора) – рыбьи стада,
Ацтек юкатанской ривьеры, нырнувший по горло в сенот,
Я сердце кровавое веры несу, как старуха киот.
В день Важности, лежа на чаше, я вижу и жизнь мертвеца,
И сердце, которое пляшет, зажатое дланью жреца.
Как сладко оно замирает, как искренне брызжет огнём!
Порою такое бывает в аду рукодельном моём.
Я – майя! Горячие вербы в саду распахнули сердца,
И осень кинжальные ветры баюкает им без конца.
Клон
В отрогах вечного огня томится дух мой, сумасшедшен,
Я прорицаю о прошедшем и тлею, словно головня.
Небережливая
