королевским тоном осведомилась она.
– Вы попросили отпустить этих мерзавцев, – напомнил Луи. По правде говоря, он вообще жалел, что затеял этот разговор.
– Я не люблю, когда вешают людей, – отрезала Амелия. – Действительно, я попросила отпустить четверых, один из которых – вы. Может быть, вас тоже надо было повесить?
Луи растерялся. Она словно нарочно переводила разговор на другую тему, о которой не время было говорить сейчас, когда они находились в подозрительном месте.
– Это глупо, просто глупо, – сердито проговорил он. – Вы хоть понимаете, что бы с вами было, если бы я не подоспел вовремя? Они бы обесчестили вас и убили, вот и все.
– Нет, – коротко ответила она.
– Нет?
– Ничего бы со мной не случилось, даже если бы вас не оказалось рядом. В дороге я всегда держу при себе пистолет. – Луи оторопел. – Поэтому займитесь лучше камином, а остальное предоставьте мне, – закончила она.
И все с тем же далеким выражением лица проплыла мимо него – и скрылась за дверью.
Оставшись один, Луи крепко выругался. Он и не подозревал, что в этой хрупкой, совсем юной женщине таится такое упорство. Но делать нечего: пришлось идти искать дров для очага. Он решил хотя бы не расставаться с саблей на случай, если дело все же обернется плохо.
Через час в гостиной вовсю полыхал камин, и черно-белая кошка, лежа на старом кресле, блаженно щурила на огонь свои зеленые глаза. Комната, притворявшаяся необжитой, неожиданно обрела гостеприимный вид, и при свете стало видно, что ковры на полу, выглядевшие старыми тряпками, на самом деле вытканы с большим искусством, что мебель вся старинная, очень крепкая и прочная, и что царившее здесь запустение было лишь следствием обычной неухоженности. Ева, чье лицо в отблесках казалось красным, накрывала на стол, а Леон сбегал куда-то и принес бутылку, покрытую таким густым слоем паутины, словно над ней поработало не одно поколение пауков.
– 1765, – вздохнул слуга, любовно смахнув паутину с этикетки. – Год смерти его королевского высочества дофина Людовика[10]. – Он покосился на Амелию. – Простите за дерзкий вопрос, но вы, сударыня, как я полагаю, роялистка?
– Нет, – ответила Амелия.
– О! Значит, вы сторонница республики?
– Нет. Я сама по себе.
Пробка оказалась слишком тугой. Луи по просьбе старика открыл бутылку, и вино запенилось в бокалах. Все расселись вокруг стола. «Ни за что не буду пить», – мрачно подумал Луи.
– Я бы хотел предложить тост, с вашего позволения, – заметил Леон, поглядывая на Амелию, которая, судя по всему, занимала его куда больше остальных гостей. – За всех честных людей, каких бы взглядов они ни придерживались. И за всех женщин, – добавил он с улыбкой.
Амелия, которая как раз подносила бокал к губам, замешкалась и поставила его на стол. Невольно Луи насторожился.
– Простите за дерзкий вопрос, сударь, – проговорила
Сын Людовика XV и отец королей Людовика XVI, Людовика XVIII и Карла X, который умер при жизни своего отца.
