к нему Владимир Сергеевич.
– Та дама, о которой вы говорили, – сухо произнес Венедикт Людовикович. По-русски он говорил почти без акцента, что было неудивительно, учитывая, что доктор провел в России не меньше десятка лет. – Купеческий сын ее оставил, адвокат тоже, а денег у нее не было. Мне пришлось ее спасать, и хорошо, что удалось.
– Вздор! – отозвался адвокат. – Никогда не поверю, чтобы она всерьез пыталась свести счеты с жизнью. Скорее всего, просто хотела разжалобить… э… своего воздыхателя.
– Или обоих, – подал голос Иван Андреевич.
Доктор угрюмо посмотрел на него и хотел сказать что-то резкое, но сдержался.
«Какой неприятный тип, – подумала Евдокия Сергеевна. – И на француза-то непохож. Те обычно любезные, а этот угрюмый, как памятник. Никогда не буду приглашать его к нам!»
Впрочем, она скоро забыла о неприятном докторе, потому что явились новые гости. Ими оказались скандальная графиня Толстая и красивый молодой человек, представившийся как Никита Преображенский, композитор. Евдокия Сергеевна, которая в Петербурге уже успела наслышаться про похождения графини, с острым любопытством всматривалась в новоприбывших. От нее не ускользнули ни преувеличенные комплименты, которыми встретили гостью братья Городецкие, ни искренняя любезность хозяина дома Павла Петровича. Интересно, подумала мадам, он действительно так наивен или просто глуп, как пробка? Относительно его жены Евдокия Сергеевна уже давно решила, что та откровенно глупа.
На вид графине Толстой около тридцати лет. В свете она слыла роковой красавицей, и, судя по всему, не зря. У нее было тонкое надменное лицо, маленькие ноздри и ослепительно белые плечи. В каштановых взбитых кудрях сверкала маленькая бриллиантовая диадема. Евдокия Сергеевна знала, что в юности графиню выдали за человека, который по возрасту годился ей не то что в отцы, но даже в деды. Юная супруга очень быстро его возненавидела, следствием чего стало то, что она стала вести самый предосудительный образ жизни. Как говорили, жена сделала все, чтобы свести мужа в могилу, но до самой своей смерти старик не давал строптивице развода. Овдовев, графиня не изменила своим привычкам, да, возможно, уже и не могла, потому что хорошее общество давно закрыло перед ней двери. У нее было несколько громких – и не очень – романов с людьми искусства, и то, что ее спутник оказался композитором, никого не удивило. Удивить могло разве то обстоятельство, что никто никогда не слышал его музыкальных произведений и не знал о них, что, однако, не помешало Павлу Петровичу принять нового гостя с обычным радушием.
Если не считать отсутствия собственных произведений, Преображенский был безупречен почти со всех точек зрения. Правда, некоторые сочли, что красивый сероглазый брюнет куда уместнее смотрелся бы с дамой постарше, – по крайней мере, тогда бы ни у кого точно не возникало никаких вопросов о роде его занятий. Внешне, впрочем, все оставались вежливы и корректны, и только холодок в сочном баритоне Константина Городецкого показывал, что какой-то Преображенский – это вам не графиня Толстая, и с ним вовсе незачем соблюдать политес. Однако
