Маня, холодно отстраняясь.
– Как ты нынче расстроена! – огорченно замечает он. – Но зачем срывать на ребенке твои нервы?
Девочка равнодушно отворачивается от матери и крепко обнимает ручонкой шею Штейнбаха.
Он осыпает ее поцелуями и спускает на пол. Бонна оправляет на ней платьице. Ребенок важно подает ручку фрау Кеслер. Нина идет гулять, не оглянувшись.
– Настоящая женщина! – с горечью срывается у Мани.
– Вся в мать, – подхватывает Штейнбах. И губы его морщатся.
Маня вдруг вскакивает.
– Нина! Ниночка! – кричит она жалобно. И кидается к двери.
Она отворена. Штейнбах видит странную картину.
В салоне Маня опускается на колени перед девочкой. Она страстно обнимает ее, покрывает все ее лицо поцелуями, полными такого отчаяния, как будто в этом ребенке – все, что осталось у нее в жизни.
«Однако это серьезнее, чем я предполагал», – думает Штейнбах с растущей тревогой.
– Му-у… – протестует Ниночка, недовольная тем, что смяли ее лебяжий пух.
– О чем ты плачешь, глупая? – по-немецки спрашивает фрау Кеслер. – Что за сцены перед ребенком?
Маня машет рукой и бежит назад. Она опять падает на кушетку лицом вниз, и плечи ее вздрагивают.
Задумчиво ходит Штейнбах по комнате. Все затихло в доме. И оба они молчат. Но тревога все растет.
Как страшно все неведомое, что грозит отнять у него эту женщину, ее капризное чувство! Все, что грозит нарушить его привычки. О, эта сладость привычки, знакомая только усталым людям! Этот страх перед новизной и переменой.
Утром, на другой день, Маня еще в постели требует все газеты. Ей приносят целый ворох.
– Почему ты не встаешь? – тревожно спрашивает фрау Кеслер, входя в спальню. – Больна?
Маня не отвечает. Словно не слыша, глядит она перед собой в одну точку.
Фрау Кеслер садится на постель.
– Манечка, что случилось? Говори. Тебе будет легче.
Словно просыпаясь, глядит на нее Маня. Потом берет с одеяла газету и протягивает ее. На второй полосе портрет девушки. Она совсем юная, худенькая, с наивными глазами. Прелестная, доверчивая улыбка озаряет это миловидное лицо.
– Кто это? – с недоумением спрашивает фрау Кеслер.
– Возлюбленная того анархиста.
– А, вот что! – Фрау Кеслер с новым интересом разглядывает портрет. – Она еще девочка… И какая милая улыбка!
– Теперь она уже не улыбается.
Фрау Кеслер быстро поднимает голову. Глаза Мани глядят вверх все с тем же выражением.
– Несчастная! Где-то она теперь?
– В тюрьме, – тем же странным голосом отвечает Маня. – Ее арестовали как сообщницу. Она помогала делать бомбы…
– Она? – В третий раз фрау Кеслер хватается за газеты. Теперь в глазах ее ужас.
– Такая молоденькая… и такая преступница? Ах, как обманчивы лица! Она мне казалась кроткой и женственной. Что за люди пошли! Что им нужно?
