и физический остов.
II
Как и следовало ожидать, Петр Николаевич принес к обеду пятьдесят рублей, и после тарелки щей, на этот раз особенно вкусных, благодаря личным хлопотам хозяйки на кухне, и после битков с луком, мастерски поджаренных в сметане (любимые блюда Петра Николаевича) – он мягко сказал жене:
– Нельзя ли только поаккуратнее, Соничка? Ей Богу, больше достать не откуда… хоть разорвись…
– Ну, конечно, Pierre… Спасибо… Само собой, что буду экономить…
На другой же день, проводив Петра Николаевича на службу, Софья Сергеевна поехала на Кузнецкий, мост и в Охотный ряд. Это был канун жур-фикса, каждый час был дорог. Жур-фикс был вроде генерального сражения, исход которого зависел от случайностей и непредвиденных мелочей, вроде разрозненного сервиза, неудавшегося соуса, забытой деликатесы из царства закусок… Надо было все взвесить, предусмотреть, предугадать, наконец, и выступить перед гостьями – врагами во всеоружии с девизом: иль на щите, иль со щитом… Мудрено ли, что даже хладнокровная Софья Сергеевна нервничала с утра, дала подзатыльника вертевшимся под рукой детям, сорвала сердце на прислуге и схватилась за висок… Лицо её, молодое, румяное и красивое, казалось теперь, после плохо проведенной ночи, изжелта бледным и слегка припухшим. Но уже сев на извозчика, она ощутила подъем нервов, как всегда перед покупками.
– На Кузнецкий, – сказала она мягкими альтовыми нотами и почувствовала опять, как хорошо жить на свете.
Минут через пятнадцать езды по свеже-выпавшему снегу, Софья Сергеевна очутилась в знакомой стороне: Кузнецкий, Неглинная, Петровка, пассаж и Мюр и Мерилиз…
Родные места… Это было поистине бабье царство… Сколько денег оставлено за манящими витринами этих роскошных магазинов! Сколько мечты, беспокойной и красивой женской мечты развеяно тут, пред пленительной выставкой этих переливчатых, сверкающих материй, кружев, лент, всех этих пустячков, наполняющих жизнь женщины такими светлыми, невинными радостями!.. Софья Сергеевна умиленно вздохнула, и её большие глаза стали влажными от воспоминаний. На этих улицах прошла вся её жизнь, её лучшие минуты… Она видела себя институткой, на летних вакациях, бегущей в пассаж поглядеть на окна магазинов и постоять пред ними полчаса в сладком забвеньи, в дух захватывающем желаньи… Она видела себя стройной и юной, уже гувернанткой, бегущей сюда же на последние трудовые гроши купить галстучек, или кружевное fichu, или газовый шарф, пустяк, который давал тусклой жизни такую красоту… Она никогда не изменяла своей привязанности к родным местам… Живя то на Палихе, то у Земляного Вала, где-нибудь у чорта на рогах, как деликатно выражался Петр Николаевич, в далекие и счастливые первые годы их супружества, – Софья Сергеевна чувствовала себя всегда чужой, всегда равнодушной к окраине и стремилась душой на Петровку, каждый камень, каждый дом которой был ей знаком и дорог…
Сани остановились у посудного магазина Кузнецова.
