глаза с красивого, молодого лица жены на рябую, заветренную физиономию извозчика.
А тот уж тащил как-то сзади наперед свою шапку и начинал сызнова свою канитель.
– Почитай два часа ездили… Рядились в Охотный, а потом на Кузнецком час дожидался… Пожалейте, барин, скотинку…
Петр Николаевич весь сморщился, словно уксусу хлебнул, пошарил в портмоне и, запахнув шубу, развевавшуюся на ветру, сунул извозчику серебряную монету.
– Что это, Петр… Ты никак рехнулся?
– Дай тебе Бог здоровья…
Извозчик выхватил кнут, ударил заморенную лошаденку, с запавшими потными боками, и санки скрылись из переулка.
– Охота разговаривать из-за пятиалтынного, – брезгливо заметил Петр Николаевич, подымаясь но лестнице казенной, квартиры.
– Нет, это просто возмутительно… Ты только развращаешь их такими подачками… И потом – это никаких денег не хватит. Я дала двадцать копеек сверх уговора… а он еще… Хорош хозяин… – твердила она, раздеваясь в передней.
– Ну да ладно… Будет… Авось не обеднеем…
– Ты всегда, всегда на смех…
В её голосе слышалась дрожь.
– Да будет тебе, Софья Сергеевна! – прикрикнул Иванов. – Испорть еще весь вечер мне из-за пятиалтынного… Вот бабы-то!.. Считай, что нищему подала… для спасения души… Не тот же он нищий?.. Тьфу… кончится тем, что сбегу на весь вечер…
– Я нищим таких денег не раздаю… – язвительно возразила она. – У нас пять человек детей…
– Ольга!.. Шубу!.. – загремел Петр Николаевич, бросаясь в переднюю.
Вышел маленький скандальчик, но кончилось все-таки миром. Софья Сергеевна во-время повисла на рукаве у мужа и не дала ему уйти.
Тем не менее воспоминание о пятиалтынном сосало ее до вечера, придавая колорит раздражительности её обыкновенно флегматичному тону.
Но вечером, накануне торжественного дня, Софья Сергеевна приобрела опять душевное равновесие.
Перед отходом ко сну, сидя на двухспальной кровати в теплой вязаной юбке и широчайшей белоснежной кофте она совещалась с кухаркой, под каким соусом подавать севрюжину; но Софье Сергеевне очень хотелось вовлечь в этот интересный, важный разговор и мужа.
Петр Николаич, схватившись за щеку, терзаемый зубной болью, нервно шагал по амфиладе комнат и с нетерпеньем ждал, когда, наконец, ему дадут лечь в постель. Ему почему-то казалось, что стоит ему лечь (и непременно среди тишины), – стоит согреть дергавшую щеку, как мгновенно прекратится эта мучительная боль.
– Я думаю, что следует сделать соус провансаль… Pierre… А?.. Как ты полагаешь?
– М-м… – доносилось из кухни неопределенное мычанье.
– И знаешь почему?.. Анна Денисовна… ведь она себя за образцовую хозяйку выдает… Так она спорила со мной на той неделе, что дома ни за какие деньги настоящего провансаля не получишь…
– Как, матушка барыня, не получить?.. Коли ежели хорошая
