Зебулоном Кронски. Но моему языку придется взвалить часть ответственности и на себя. Всякий раз, когда мне приходится сталкиваться с Майком лицом к лицу, я обнаруживаю, что не могу не огрызаться и не глумиться. Когда я слишком на взводе, мой язык вроде как начинает действовать независимо от сознания, съеживающегося, как кусок вырезки на раскаленном камне. Саймон Мориарти, мой бывший мозгоправ, прокомментировал эту тенденцию во время одного из наших сеансов, когда я претендовал на юмор, чтобы приукрасить собственный боевой посттравматический синдром.
– У тебя две проблемы, сержант Макэвой, – сказал он мне, пока я стоял у окна, озирая плац.
– Всего две? – помнится, сказал я. – Наконец-то мы стронулись с мертвой точки.
– Ты наблюдаешь одну из своих проблем прямо сейчас. Сплошной треп. Словесный понос.
– Словесный понос? Обосраться, – произносит мой язык.
Саймон хлопнул в ладоши.
– Ну вот, опять. Профессиональным языком говоря, эта навязчивая реакция называется отрицанием. Ты используешь ее как механизм адаптации.
– Отрицание… Слово слишком сложное для ничтожного сержанта, доктор.
– Время от времени ты бываешь отчасти занятен, но как раз сейчас ты попусту тратишь собственное время.
Я смягчился:
– Лады, Саймон. Поведайте же мне.
– Отрицание – классический оборонительный механизм. Он защищает эго от вещей, совладать с которыми индивидуум не способен. Так что пациент, по существу, отказывается поверить, что переживает стресс, и могу вообразить, что ты сыплешь остротами в любой стрессовой ситуации, даже не сознавая этого. И чем опаснее ситуация, тем больше ты ерничаешь.
Я поразмыслил над этим. Несомненно, я вправду частенько спускаю язык с поводка и стреляю себе же в ногу. Я-то думал, что это бравада, нечто эдакое, чем остальные неохотно восхищаются.
И тут меня осенило.
– Эй, док! Вы сказали, что у меня есть и другая проблема?
– Совершенно верно.
– А мне-то поведать планируете?
Подкатив к окну в своем офисном кресле, Саймон закурил черуту, выпустив дым за окно.
– Твоя вторая проблема в том, что получается не очень смешно, а народ терпит ерничанье лишь тогда, когда оно забавляет.
Это меня уязвило. Про себя я украдкой всегда считал себя остроумным.
Зеб в коридоре умоляет Недди врезать ему в живот.
– Ну же, мужик, садани мне, – уговаривает он, задирая рубашку, чтобы явить взорам живот, столь же рельефный, как полиэтиленовый пакет с молоком. – Просто так. Я работал с DVD-дисками Зум Супермастера «Тренер звезд». Ты не сможешь сделать мне больно, даже если захочешь. Этот пресс тверже камня.
Я вижу, что мозги Недди Уилкока просто плавятся. Обычно люди не просят нападать на них, однако наняли-то его как раз делать людям больно. Я вывожу обоих из затруднения, по пути походя заехав Зебу в солнечное сплетение. Он рушится бездыханным мешком, и я не
