доброта вашей светлости, – сказала Жанетта.
– Ваш сын под моей опекой, – продолжал герцог. – Он будет воспитываться в моем доме и обучаться искусству войны и жизненным премудростям, как подобает его рангу.
– Благодарю вас, – попыталась изобразить смирение Жанетта.
Ей хотелось увидеть с его стороны какую-то теплоту, но с тех пор, как герцог подошел к огню, он не поднимал глаз.
И вдруг он повернулся к ней:
– Кажется, в Ла-Рош-Дерьене есть стряпчий по имени Бела?
– Да, действительно, ваша светлость.
– Он утверждает, что ваша мать была еврейкой.
Последнее слово прозвучало с особой резкостью.
Жанетта приоткрыла рот от изумления. Несколько мгновений она была не в силах вымолвить ни слова, голова кружилась. Не верилось, что Бела мог такое сказать. Наконец ей удалось собраться.
– Это ложь!
– Он также сообщает нам, – продолжил герцог, – что вы просили у Эдуарда Английского права получать оброк с Плабеннека.
– Что мне оставалось?
– И просили опеки над вашим сыном со стороны Эдуарда? – язвительно спросил герцог.
Жанетта открыла и снова закрыла рот. Обвинения были так грубы и следовали так быстро, что она не знала, как защититься. Это правда, ее сын был взят под опеку короля Эдуарда, но Жанетта тут была ни при чем; она даже не присутствовала, когда граф Нортгемптонский принял такое решение. Но прежде чем Жанетта успела возразить или объяснить что-либо, герцог заговорил снова:
– Бела сообщает нам, что многие горожане Ла-Рош-Дерьена довольны английскими захватчиками.
– Да, некоторые, – признала Жанетта.
– И что вы, мадам, держите в своем доме английских солдат, которые охраняют вас.
– Они силой ворвались в мой дом! – в негодовании воскликнула графиня. – Ваша светлость должны верить мне! Я не хотела их пускать!
Герцог покачал головой:
– Нам кажется, мадам, что вы оказали гостеприимство нашим врагам. Ваш отец был виноторговцем, не так ли?
Жанетта была слишком изумлена, чтобы что-то ответить. До нее постепенно стало доходить, что Бела предал ее, и все же она не оставляла надежды убедить герцога в своей невиновности.
– Я не оказывала им гостеприимства. Я сражалась против них!
– Торговцы, – сказал герцог, – преданы только деньгам. У них нет чести. Честь нельзя купить, мадам. Она дается от рождения. Как конь получает от рождения резвость и храбрость, а собака – сообразительность и свирепость, так же и благородный человек наследует честь. Как из пахотной лошади не сделаешь скакуна, так и из торговца не сделаешь благородного человека. Это противоречит естеству и божеским законам. – Он перекрестился. – Ваш сын – граф Арморика, и ему дарована честь, но вы, мадам, – дочь торговца и еврейки.
– Это неправда!
– Не кричите на меня, мадам, – холодно проговорил герцог. – Вы утомляете меня. Вы посмели явиться
