и все это вокруг отраженного образа самого себя, незнакомца в зеркале, большой тайны в центре мироздания. Странная церковь. Может, оттого он и чувствовал некое родство с нею. Прежде всего, она слишком велика для города таких размеров. Построена словно с целью заявить о чем-то огромном. А может, в качестве компенсации за нечто. Внутри тоже крайне необычна: фрески больше напоминают соборы европейского Средневековья, чем церкви старого Запада. И необычная коллекция музейных экспонатов, загромождающих вход, – будто хотели что-то доделать и исправить.
– Зачем устраивать выставку шахтерских инструментов в церкви? – подумал Соломон вслух, скребнув пальцами ног по коврику: снова начало давить ощущение несвободы.
– Туристы, – выговорил мэр, словно выругался. – С год назад мы перенесли часть выставки из музея в церковь, чтобы привлечь людей. Народ сейчас куда больше интересуется сокровищами, чем Богом. Печально, да?
Соломон кивнул и схватился за сиденье, пытаясь унять подступающую тошноту.
– Много кто говорил, мол, нехорошо это, не для того церкви делаются. Люди охотно пользуются субсидиями от фондов, только никто не хочет думать, откуда приходят деньги. Вот она, радость жизни мэра: все неприятности валят на тебя, а за хорошее благодарить и не думают. Как детки – родителей.
– У вас есть дети?
– Бог не дал. Как вы себя чувствуете? Похоже, вам не по себе.
– Я в порядке, – ответил Соломон. – Не люблю находиться в тесном пространстве.
Кэссиди глянул на него с опаской, точно побаивался, что пассажира вытошнит в ценный антикварный автомобиль.
– Если вам лучше с открытым окном – открывайте, – разрешил мэр.
– Спасибо!
Соломон снова опустил стекло, наслаждаясь бьющим в лицо ветром. Теперь тот пах дымом. И немудрено – впереди уже виднелась его стена, серая занавесь, отгородившая небо, тянувшаяся вверх тонкими пальцами. Перед нею – россыпь крошечных машин и людских силуэтов.
– Но лишь прошедшие огонь обретут надежду на спасенье от ада, – пробормотал Соломон.
– Вы знаете, кто это написал? – осведомился мэр.
Соломон поискал в памяти и с изумлением обнаружил, что не знает. Перегруженная знаниями память слишком легко отдавала их, и потому, странным образом, Соломон очень ценил знания, достающиеся с трудом.
– Нет, – ответил он. – Не знаю.
– Джек Кэссиди. Он спроектировал церковь, и он же нарисовал фрески. Как говорится, человек Ренессанса. Мог заниматься чем угодно. Был и шахтером, и бизнесменом, и архитектором, и художником, и писателем. Про что только ни подумаешь, он все мог. Мастер на все руки. Неплохо для человека, который учился на слесаря.
– Мне кажется, он много страдал и мучился. И не находил покоя.
– Ну, может быть… хм, а почему вы так решили? – спросил мэр.
– Фигуры на фреске. Черные слова на темном беспросветном небе. Ад, нарисованный таким огромным и страшным, и такое далекое,
