И книг никаких нет?
– Для развлечения – действительно нет.
Раздосадованный юноша ушел и долго бродил по палубе, пока, наконец, наткнулся на нашего друга. Антон чистил серебряные подсвечники из каюты капитана и спокойно продолжал свою работу, когда к нему подошел Аскотт.
– Не прикажете-ли подать вам стул, сэр?
– Благодарю. Я могу посидеть на этом чурбане. На что это ты смотрел с таким вниманием? На те два корабля?
– Да, два совсем скрылись из вида; а с этими мы разошлись сегодня ночью.
– И это тебя огорчает, потому что на одном из них твой отец?
– Да, сэр, очень.
Аскот помолчал. – расскажи мне про свою жизнь. В каких школах ты учился?
– В школе, в городе Кути. Вы верно и названия такого не знаете?
– Знаю, – сказал Аскот. – Нас заставляли ужасно зубрить географию. Учителя звали воробьем, – мы-таки вдоволь его помучили.
– Мучили? – переспросил Антон.
– Да ведь и вы наверное, не отпирайся.
– Я – никогда, – защищался Антон. – Правда, у нас был один, который нарочно, когда все в классе молчали, потихоньку выкрикивал одно слово, а учитель ужасно сердился, потому что никак не мог поймать виновного, его, конечно, не выдавали.
– Еще бы! – решил Аскот, красивое лицо которого сияло веселостью, – А, какое слово?
– А – beis! Это он на половину говорил, а на половину распевал.
Аскот весело расхохотался. – Когда учитель поворачивал спину, – правда?
– Конечно. И никак нельзя было его поймать.
– А наш воробей был глуховат, – рассказывал Аскот. – Что бы ни говорили ему мальчики, он на все отвечал воркотней, и фразы его потом ходили по всему классу. Когда я явился к нему в первый раз, несколько голосов закричали: «Не так!» А когда я громче повторив только что сказанные слова, те же голоса закричали: «Это будет задано»! и я, конечно, рассмеялся. Воробей не расслышал, в чем дело, повернул голову и закричал: «Что вы там такое бормочете? – Болван! выкладывай старое и новое!» Все это были его излюбленные словечки, но у него кроме того были еще очень неприятные замашки. Напр., у него была греческая грамматика, которая держалась только на нескольких нитках; когда он хотел кого-нибудь поймать, он подходил, делая вид, что очень внимательно читает ее, а потом сразу раздвигал обе половины и ловил ученика на месте преступления, а потом отнятыми трофеями запускал ему в голову.
Антон вздохнул. – Ведь это было все-таки счастливое время, – сказал он тихо. – Почему вы убежали из пансиона, сэр? Разве вы так сильно тосковали по родине?
– Я? нисколько. Только мне невыносимо смотреть на все с мрачной и тяжелой стороны. Постоянно работать, вечно вздыхать и ходить, повеся голову, не пользоваться никакими удовольствиями и делать добрые дела. Это мой отец называет жизнью. Ему такая жизнь нравится, и он того же требует от окружающих. Он, напр., никогда не дает мне денег,
