как много нужно ему учиться и, со всем рвением юности, набросился на изучение истории, которую Мармадюк старался делать ему понятной, переводя на немецкий язык. А прекрасный образ Аскота неотступно стоял перед его внутренним взором, – этот все знал, все мог, и, шутя, усваивал все, что другим оставалось недоступным. С английским языком дело шло довольно сносно, – ведь нужда – самая превосходная учительница. Антон, по крайней мере, понимал уже все и сам мог говорить довольно свободно.
Перед сном он еще раз мысленно побывал на том корабле, где, вдали от него, находился его отец. К вечеру ветер усилился; гонимые им тучи бежали по звездному небу, волны катились быстрее и выше. Антон вздохнул. Удастся-ли завтра видеть ему тот корабль? Шторма ждать нельзя, это он знал из разговоров со вторым рулевым, но на необозримом пространстве океана флотилия могла разъединиться и никогда больше не встретиться.
Волны раскачивали корабль и высоко обрызгивали пеной его бока. А какая суматоха подымалась там, вверху, в тюрьме. Слышны были громкие голоса, возгласы и крики, некоторые из арестантов даже ломились в железные двери, а другие гремели цепями. «Пустите! Мы хотим на воздух! Мы задыхаемся!»
Караульные не обращали никакого внимания на эти неистовые крики. К жалобам оробевших и больных относились с таким же равнодушием, как и к проклятиям возбужденных.
Около одиннадцати часов ночи все заснуло, даже вахтенные караульные, даже те из новобранцев, которые от страха не могли успокоиться и с ужасом прислушивались к завыванию ветра в снастях и с минуты на минуту ждали, что корабль пойдет ко дну.
На потеху своих привычных к морю товарищей, они громко вскрикивали каждый раз, когда «Король Эдуард», под напором волн, клонился на бок. О, это было поистине ужасно! Вырваны из безопасного убежища у себя, в Лондоне, и брошены в открытое обманчивое море!
Но, наконец, и среди этих злосчастных затихли громкие крики, и на корабле водворилась полная тишина, даже караульные на вахте прислонившись к чему-нибудь, закрывали на мгновение веки, и только офицер, делая обход, находил их каждый раз в положении, предписанном дисциплиной. На корабле не было ничего необычного.
Действительно ничего.
Лейтенант стоял, прислушиваясь. – Ефрейтор Моррис! Идите-ка сюда поскорее!
– Что прикажете, сэр?
– Вы ничего не слышите? Мне кажется, где-то шумит вода.
Оба прислушались. – Да, сэр, да, – сказал после короткого молчания ефрейтор. – На корабле течь.
– Так будите людей.
Поднялся беспорядочный звон, смятение, которое на несколько минут охватило весь корабль. Слышались свистки боцманов, повсюду разносились слова команды, в арестантской стоял оглушительный шум. – Откройте, откройте, мы не хотим умирать в цепях. Ломай двери, высаживай ее!
– Вода! – раздался отчаянный крик из спальни под палубой. – Вода! Корабль дал течь!
Начала действовать водокачка; капитан появился на палубе и старался убеждениями успокоить перепуганных
