довесок к предельно унизительному и беспомощному состоянию души и тела, в котором находится человек в реанимации. Поэтому в больнице мне сразу бросились в глаза на дверях некоторых палат висящие объявления, типа: «Я запрещаю все посещения, кроме посещений моей жены Барбары», или «Все посещения по согласованию с моей женой Линдой», или даже такое: «Ни при каких обстоятельствах не пропускать ко мне моего младшего брата Оливера». В общей сложности я провела в американских больницах около полутора месяцев, так что видела самые различные волеизъявления. Помню, у входа в первую палату реанимационного отделения в госпитале Корнелл положили индианку очень преклонного возраста. Это была просто малюсенькая сухонькая веточка, а не женщина. В её палате всегда было полно народу. Приводили даже детей. Чувствовалось уважение, долг, старые традиции, семейные ценности. На вид индианке было лет сто. Значит, её внуки давно повзрослели, а правнуки начали учиться. Никаких табличек при входе в её палату не висело. Дней через пять она умерла. И палата опустела.
Я не один раз спрашивала Игоря о Дэвиде:
– Скажи, может быть, в самом дальнем уголке твоей души ты всё-таки его любишь? Даже если не можешь его простить?
– Я люблю его только маленького, когда он ещё был ребёнком… Лет до шести… После 2005 года я вычеркнул его из жизни. В аэропорту.
– В аэропорту? – переспросила я в недоумении.
– Я должен был лететь в Москву на премьеру фильма. На регистрации мне сказали, что мой билет был аннулирован. Я понял, что не могу лететь. Меня ждали люди, я должен был выступать. Кроме Дэвида билет было некому отменять. Я едва купил тогда дорогущий билет в бизнес-класс, потому что оставалось только одно место в самолёте.
– И что ты решил тогда?
– Я представил его смазливую рожу, которая, впрочем, мне давно уже кажется дьявольской, и произнёс в пустоту, обращаясь к нему и представляя его мерзкие синие глаза: «Я больше не твой отец». Я снял с себя обязательства, понимаешь? Я отказался от него. Навсегда.
Надо было знать Игоря, чтобы прочувствовать всю силу этих слов. Он был очень деликатным, дипломатичным, внимательным, никогда не ранящим, осторожным, соглашающимся, но если он принимал такие вот решения, да ещё и проговаривал их вслух – это было бесповоротно и это было правдой.
– А ты спрашивал себя, почему Дэвид так поступил? Почему он увёл все деньги из компании, которую ты второй раз возродил из пепла, работая по двадцать четыре часа, и ещё и дискредитировал тебя перед клиентами и коллегами? Он же подставил под удар и своего младшего брата.
– Дьявол же должен где-то жить. Он выбрал тело Дэвида, – ответил Игорь, – у нас непростая семья. Да и семьи-то никакой нет… В Штатах это не так понимается в большинстве случаев. Семьи и воскресные завтраки с тостами остались только в Голливуде.
Я расстроилась. Это тяжело было слушать. Я подумала тогда, что у Игоря в тот
