пальцами свой изумруд, поднёс к глазам – и сквозь него на меня поглядел. Будто прозрачен его камень.
– Господин, – подал голос парнишка, его спутник, – нам ещё для госпожи Киури-тмаа глазные капли готовить… и вообще дел по горло…
– Погоди, Халти, – не глядя в его сторону, откликнулся мой спаситель, – тут, видишь, беда у человека.
– Ясно, – хмуро отозвался парень, которого, как выяснилось, Халти звать.
– Ну и вот, – усмехнулся господин и вновь повернулся ко мне. – Как твоё имя?
– Гилар, – без заминки откликнулся я.
– Лет тебе сколько?
– Пятнадцатый год весной пошёл, – ответил я опять же чистую правду.
– Второй год, значит, бродишь по дорогам Творца ради?
– Ага! – А что я ещё мог тут сказать? В подробности пускаться? Так сейчас не след, это после…
– И как, нравится жизнь бродяжья?
Я очень громко всхлипнул и помотал головой.
– В услуженье ко мне пойдёшь?
Так вот сразу и сказал. Как у нас в трактире говорили, «открутить быку хвост».
– А вы кто? – поднял я на спасителя своего глаза. Честно так посмотрел – мол, впервые вас, господин, вижу, а невесть с кем дел не имею.
– Это ж господин Алаглани, придурок! – вмешался Халти. – Наипервейший городской лекарь и аптекарь, почётный гражданин и кавалер ордена Высокой Руки!
Ага. Ну, откуда ж мне, бродяжке, вторую неделю всего в столице обретающемуся, такое знать? Но бродяжка я не совсем тупой, вежеству обучен, и потому склонился перед лекарем в поясном поклоне.
– Ну так как? – повторил он все тем же скучным тоном. – Пойдёшь?
Помолчал я слегка – мол, думаю, шевелю всеми своими мозгами.
– А пойду! А что делать-то надо?
– Да всякое… – улыбнулся господин Алаглани. – По дому там, по саду-огороду, а дальше посмотрим. Работать умеешь?
– Ага! – кивнул я. И снова ведь правду сказал! Уж наверняка не тяжелее, чем в трактире.
– Ну и ладно. Пока что поработаешь за еду и одежду, а дальше посмотрим, какую тебе плату положить. Годится?
Я молча кивнул. Ещё бы не годилось! Кто бы в моём, бродяжкином, положении, кочевряжиться стал?
– Только смотри, чтоб не воровать и не лениться! У меня в доме порядок строгий, если что – шкуру спущу!
Ой, напугал! Моя-то шкура, как змеиная кожа – уж сколько мне её ни спускали, а всякий раз отрастала заново, и крепче прежней. Впрочем, откуда господину лекарю про то знать?
Я, понятное дело, только поклонился низко.
– Ну, пошли тогда!
И пошли мы. Я ещё подумал тогда, что хорошо, вещей у меня никаких. Потому что как бы я их понёс, коли руки заняты – штаны порванные поддерживать? И было мне на сердце радостно, поскольку знал я, что очень скоро и помоюсь, и пожру. Вот вы улыбаетесь, а жрать мне тогда до жути хотелось! Вы ж понимаете, что до того неделю мне пришлось поститься, и понимаете, что
