временем Марта поравнялась с еврейским кладбищем и остановилась. Подбоченившись, она угрюмо взглянула на своих попутчиц.
– Вы сегодня дойдете? Мамочка сказала, чтобы мы не мешкали.
– Да, только нет причин торопиться, чтобы прийти раньше времени, – возразила Жанель.
– Такой чудесный летний день, – добавила Элизабет.
Однако ее слова тоже не вызвали улыбку на лице Марты. Это удавалось только готовым раскошелиться мужчинам.
Жанель демонстративно отвернулась от Марты, рассматривая строящуюся часовню Святой Марии слева от нее. Здесь планировался большой храм. Тем не менее церковь для жителей Вюрцбурга строилась пятьдесят лет, она должна была вывести тот греховный след, который здесь оставила синагога, – во всяком случае так однажды выразился совет. Сегодня здесь велись лишь незначительные работы, и окруженные строительными лесами стены и арки не привлекали внимания. Да, с тех пор как большие ворота были завершены и зодчие покинули Вюрцбург, строительство продвигалось очень медленно.
Жанель повернулась к наполовину разрушенным домам, расположенным по другую сторону. Порыв ветра принес зловоние от соединяющейся с рекой Кюрнах канавы, в которую выбрасывались отходы.
– Советник, которого я вчера обслуживала, сказал, что все старые еврейские дома должны быть снесены, так чтобы вокруг часовни Святой Марии образовалось свободное место. Многие евреи больше не живут в городе. Кроме того, епископ продал еврейское кладбище мяснику Венцелю и его супруге Агнес.
Элизабет посмотрела на нее.
– Что? Он просто взял и продал еврейское кладбище? Но зачем? Как он посмел!
Жанель пожала плечами.
– Говорят, епископ задолжал Венцелю девятьсот гульденов и таким образом расплатился. Он закладывает всевозможные деревни, мельницы, таможни, одним словом, все. Почему бы ему не отдать ненужное еврейское кладбище?
– Это неправильно, – не отступалась Элизабет.
– С ними всегда несправедливо поступали, – кивнула Жанель. – Всегда так было. Сначала правители обещали их защитить, а затем использовали по своему усмотрению.
Что-то зашевелилось в сознании Элизабет, в ней проснулась ярость. Она увидела себя, меряющей большими шагами залу. Ее руки энергично жестикулируют, растрепавшиеся волосы падают на лицо. И вдруг она видит его. Его силуэт выходит из тумана. На нем узкие шоссы[1] из шелка и широкая накидка, которая собрана по придворной моде в многочисленные складки на талии ремнем, украшенным золотом. Он поднимает руки и прижимает к ее разгоряченным щекам. Они прохладные, но вспомнить его лицо не удается. Зато она отчетливо слышит его голос.
– Моя маленькая вспыльчивая девочка. Ты ангел мести бедных, угнетенных и бесправных. В один прекрасный день тебя провозгласят святой и ты будешь сидеть на небе рядом с Богородицей.
– Не издевайся, – рассердилась Элизабет. – Это несправедливо!
– Возможно, – сказал молодой человек. – Но ты должна понять, что на земле не может быть подходящего для всех рая. Деньги
Длинные чулки, которые крепились к набрюшнику (нижнее белье). Позже вместе с гульфиком они превратились в штаны. (
