Что-то в поведении этого священника возвращало меня к детским привычкам. Я была на грани того, чтобы разразиться истерическим смехом, поэтому склонила голову над ящиком стола, якобы роясь в поисках ложки.
– Уверен, вам бы она понравилась. Очень красивое животное. Я ее очень люблю.
– Вам позволили ее оставить?
Теперь я на самом деле искала сахар. Хотя я не знала этого человека, он выглядел так, как должен выглядеть священник, любящий много-много сахара.
– Я сказал им: пусть попробуют мне помешать. По правде говоря, я сыграл на своем сане, напомнив, что сельский священник имеет право выпасать одну корову на общинном пастбище. Если они попытаются мне помешать, я обращусь с жалобой в палату лордов. Имя Господа, как вы понимаете, защищает в случае, если к вам собираются применить меры, продиктованные чрезвычайным положением. Эти люди, как и большинство предыдущих, от меня в конце концов отстали.
Интересный ход мыслей, однако мне не хотелось, чтобы что-либо отвлекало меня от вкуса настоящего молока, поэтому мы сидели за столом и молча пили, словно два знатока дорогих вин. Как я и предполагала, священник положил себе в чашку много сахара, а затем с интересом обвел взглядом кухню. Я бы не удивилась, если бы узнала, что он ожидает появления фарфорового блюда с выложенными на нем кружком огуречными сэндвичами и бурбонским печеньем. Гость был не просто старым, он был старомодным человеком, этаким живым анахронизмом. Впрочем, всегда существовала возможность того, что он не тот, кем старается казаться. Я взяла нить разговора в свои руки.
– Я о таком даже не подумала. Удивлена, что никто не посоветовал мне обратиться к такой стратегии защиты в суде. Незадолго до моего ареста это место стало центром религиозного поклонения… в определенном смысле этого слова.
– Это не то же самое, дорогуша, по крайней мере, с их точки зрения. Бог запрещает доступ к вечной жизни посредством любой другой церкви, помимо англиканской. А теперь будьте столь любезны и покажите мне все.
Я объяснила ему ограничения, налагаемые на меня домашним арестом. Мы вышли через заднюю калитку.
– Это здесь вы, должно быть, нарвали нарциссов, – сказал священник. – Сейчас увидеть вазу с настоящими цветами на столе – сродни чуду.
Мы прошли по саду и оказались на Первом поле. Он все время поминал имя Господа так, словно сегодня была Пасха, даже извинился за это передо мной.
– Но вы не можете не понимать, какое это чудо. Зеленая трава, розовое небо и набухшие почки на деревьях…
Когда преподобный немного успокоился, мы пошли чуть медленнее, ведя неспешную беседу. Мы разговаривали о разных сортах томатов. Мы разговаривали о пыли. Мы разговаривали о Святой земле, о воде и о плавании в детстве на побережье Эксмура. Там сильные воды катят гальку на берег с такой мощью, что могут сбить тебя с ног, а волна утащить в море. Он был военнопленным и на собственном опыте знал, что такое свобода, колючая проволока и лучи прожекторов. Как и следовало ожидать, мы встали и неотрывно смотрели вниз, на Веллвуд. Он спросил, здесь ли все
