напрямую указывающих на факт самоубийства Есенина, просто взять и «изобрести» убийц, предварительно избивших поэта.[15]
Действительно, из жизни не уходят просто так, моменту принятия такого решения обычно предшествует сильный нервный стресс, какие-то высказывания по поводу смерти или «нелепости жизни», состояние безысходности, тупиковости, бессмысленности дальнейшего существования. Естественно, все это замечают и окружающие, а поэтому в случае подозрения на самоубийство, впрочем равно как и на убийство, следователь всегда тщательно опрашивает тех, кто встречался с покойным в последние дни и тем более часы. Был ли сделан такой опрос в отношении Есенина, были ли взяты показания у тех, кто общался с ним перед кончиной?
Показания сняты со всех, кто так или иначе был близок к Есенину последние дни. И все они – обратите внимание на это – говорили о тяжелом состоянии его духа. Впрочем, никто не упоминает о том, что поэт прямо говорил о желании самостоятельно уйти из жизни, но в ряде случаев (мы на этом остановимся чуть ниже) такого может и не быть, если стремление к смерти является интегральным компонентном миросозерцания человека.
Жизнелюбивый, стремящийся к постоянному воспроизведению этой жизни человек редко кончает жизнь самоубийством просто так, из-за «временного помрачения сознания». Но тема смерти, мимолетности жизни и даже желания поскорее покинуть эту землю проходит лейтмотивом через все творчество Есенина. Вот стихотворение 1914 года:
Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.
Он еще далек от светских салонов, имажинистов, трагических любовных переживаний. Он не так давно перебрался из провинции в центр, но уже в 1916 году в Царском Селе читает именно эти стихи Н. Гумилеву и А. Ахматовой, вероятно полагая, что они лучше всего выражают его кредо.
Но, может быть, это только некое «поэтическое позерство», желание подчеркнуть философскую глубину своего стиха? Но нет, эта тема повторяется многократно, в разных вариантах, в разных измерениях, как в прямом, так и завуалированно-символическом смысле, причем последний проявляется все больше после его знакомства с имажинистами. Болезненная тоска по неизбывности жизни и примат самоцельного образа должны обернуться, следуя имажинистам, неким новым формосмыслом, близким к надрыву. Об этом и говорит Декларация имажинизма: «Искусство, построенное на содержании… должно было погибнуть от истерики».
Отчаяние в его строках и высказываниях нарастает в 1921–1922 годах, именно тогда его молодая бесшабашность жизни внезапно оборачивается тяжкими переживаниями и ударами судьбы, его философско-тоскливые рефлексии о «радости над умираньем» (1918) постепенно превращаются в уверенность, что «может быть, и скоро мне в дорогу бренные пожитки собирать» (1924), и все вокруг предвещает ему гибель: «И березы в белом плачут по лесам. Кто погиб здесь? Умер? Уж не
Хлысталов Э. Тайна гостиницы «Англетер»: История одного частного расследования // Москва. – 1989. – № 7. – С. 178–193;
Хлысталов Э. А. Тайна гостиницы «Англетер». М., 1991.
