поэта Жильбера:
Перед собой одну печаль я вижу! —
Мне скучен мир, мне страшен дневный свет;
Иду в леса, в которых жизни нет,
Где мертвый мрак: я радость ненавижу…
Умчались вы, дни радости моей!
Умчались вы – невольно льются слезы,
И вяну я на темном утре дней.
Всё это, конечно, написано самим Пушкиным «без малого в осьмнадцать лет».
Любые тексты элегий – это скорее выражение общего плана, нежели отражение действительно пережитого опыта, и они подчеркивают металитературный характер устремлений поэта. Рисуемая прогулка по лесу или воображаемое путешествие скорее воссоздают мифологическую образность перехода жизни в иную реальность после смерти. Воспламененная поэтическая мысль способна таким образом прокладывать путь в иное измерение.
Мистические переживания и образ «потусторонности»
«Лоно тишины»
«Я видел гроб; открылась
дверь его…»
У Данте в глубинах адской бездны есть страшная обитель тишины. Это круг изменников, предателей. Всю безмерность своего презрения к предательству и измене Данте излил в картине страшной казни предателей холодом, мраком, мёртвой пустыней. Там вечный мрак и неподвижность смерти. Это страна жгучего холода и вечной мерзлоты, где мёртвым зеркалом блещет ледяное озеро Коцит, сковав своей стеклянной гладью вмёрзшие тела. Данте собрал здесь все разновидности позорного порока: предатели родины, родных и близких, друзей, предавшие тех, кто им доверился. Холодные души, мёртвые еще при жизни, им нет пощады, нет облегчения, им даже не дано выплакать свою муку, потому что их слёзы с самого начала «В подбровной накопляясь глубине, //Твердеют, как хрустальные забрала» (Ад; Песнь XXXIII).
Ленский встретился с предательством друга, которое требовало осмысления. Перед дуэлью последнее желание его «воспламененной души» – было дописать, довести свои мысли до конца. Как Данте и сам Пушкин, Ленский переосмысливает своё существование на металитературном языке. В его предсмертной элегии другой мир – вне дома, вне «мирного порога» предстаёт ему «таинственной сенью» (некое таинственное лоно, лоно мистического пейзажа под сенью дерев):
…………………… гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета…
Уже в этом описании проступает имманентное присутствие потусторонности с её характерной дантовской топонимикой. О принадлежности пейзажа к миру запредельности говорит упоминание реки Леты, которая разделяет миры и делает их непроницаемыми друг для друга.
При этом Ленский испытывает настоящее удовольствие от того, что после его смерти найдётся читатель, и таким образом его слово будет тем мостиком, который соединит его, ушедшего из этого мира, с теми, кто в этом мире останется жить:
«Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой
