Не долго думая, Гнат вытянул из рукава прут и рубанул им по плечу лысого уголовника, отмахнулся еще от кого-то, потом дернул за рукав Ивася и побежал мимо разбитой телеги через маленькую площадь, на которой догорало здание бывшей управы. Слышал, как бежит следом Ивась и еще кто-то…
Свернув в тихий проулок, Гнат остановился, привалился плечом к забору и перевел дыхание. Обернувшись, увидел Ивася и того, близорукого председателя артели, с припухшими разбитыми губами и носом. Больше никого не было.
– Закурить бы, – сипло прокашлялся Цыбух. Его собственный кисет с самосадом остался в камере под рухнувшими нарами.
– Вот, пожалуйста, – близорукий вытащил из кармана пиджачка мятую пачку папирос. Закурили.
– Ну, теперь чего? – глотая табачный дым, мрачно спросил Гнат. Он действительно не знал, что дальше делать, куда податься, разве до дому?
– Вам спасибо, – слегка поклонился близорукий, – ваша любезность…
– А-а, – отмахнулся Ивась. – Ты куда сейчас? Не бойся, говори, мы драться не станем.
– Домой, – просто сказал бывший председатель. – Куда же еще? Надо узнать, как там, а потом уже решать.
– Верно, – одобрил Цыбух. – Но зря шастать по улицам не стоит: в такое время ни за понюх табаку пристрелить могут. Особливо, ежели немцы в город придут. Когда войска в город входят, самое милое дело от них первое время подале держаться.
– Это так, – согласился близорукий, – но немцы – культурная нация, не наши босяки. Однако предосторожность тоже не лишняя. Всего доброго! – попрощался он. – Мне пора.
– Нам тоже пора в деревню. Ты как? – Гнат поднялся и поглядел на Ивася. Куда он наладится? Теперь про старую вражду лучше пока забыть – односельчане как-никак, друг дружки держаться надо.
– Пошли, – согласился тот.
Больше не сказав друг другу ни слова, трое мужчин разошлись в разные стороны. Один, прижимаясь к заборам, побрел по направлению к центру городка, а двое других, переждав, пока проедет мимо и скроется в дыму запыленная зеленая полуторка с двумя пограничниками в кабине, начали пробираться к шоссе, ведущему на запад…
Военврач Сорокин – бледный, осунувшийся, с воспаленными глазами – как привязанный ходил по коридорам за секретарем райкома Ярошем. Ничего не говорил, не просил, не убеждал, только ходил, и все. Ярош в кабинет, к дребезжащему телефону, – и военврач за ним. Ярош туда, где жгли документы, не подлежавшие эвакуации, – и Сорокин за ним, как тень, как немой укор. Ходил и ходил, второй час подряд. Наконец Ярош не выдержал:
– Слушай, – он взял Сорокина за портупею. – Нет у меня машин! Понимаешь? Нет! Видишь, что творится? – он повернул военврача лицом к окну.
Стекла мелко дрожали от близкой канонады. В стороне, над лесом, вертели смертельную карусель самолеты.
– И подвод нету, – горестно вздохнул Ярош, – и времени нету!
– А у меня много раненых, – высвободился Сорокин. – И вы обязаны
