никак нельзя, – серьезно и тихо ответил Александр Иванович. – Никак!
– Вот и хорошо, – Ярош пожал ему руку. – Надеемся на тебя, чекист. Военком сейчас свяжется с Вязниками по телефону: там для тебя специальный вагон прицепят, поедешь с комфортом. Сопровождающего дадим. Ну, удачи тебе, пограничник!
Как только Сорокин попытался подойти к стоявшим во дворе двум запыленным полуторкам, перед ним словно из-под земли вырос сержант-пограничник с автоматом.
– Нельзя, товарищ военврач!
– У меня разрешение райкома!
В ответ Глоба лязгнул затвором:
– Назад!
– В чем дело? – спросил подошедший Денисов.
– Да вот, товарищ капитан, – кивнул на Сорокина Глоба, – военврач к нашим машинам, а я ему…
– Распорядитесь все сгрузить, – устало садясь в тени, приказал Денисов. – И позовите Браницкую, пусть составит акт по всей форме на уничтожение денег. Да-да, – видя, как недоуменно округлились глаза сержанта, повторил капитан. – На уничтожение.
– А как же?
– Там все объяснят, – прикрыл глаза Денисов. – Пусть сделают подробный план, где спрятаны ценности, и передадут нам копию. – У вас карта есть? – поднял он глаза на Сорокина. Садитесь, покажете, где забрать раненых и где эти Вязники.
– Полагаете, мы еще успеем погрузиться? – разворачивая на коленях карту, с сомнением спросил военврач.
– Иного выхода нет, – отрезал пограничник. – Прикинем час на хлопоты с ценностями, еще час на погрузку раненых и дорогу. Даже полтора часа, учитывая всякие неожиданности. М-да, многовато! Но надо успеть.
– Вы что, контужены? – сворачивая карту, Сорокин поглядел в лицо капитану. – Не возражайте, я все-таки врач! Вас надо осмотреть. Пойдемте в угол двора, там не помешают.
– Лишнее, – поморщился Денисов. – Просто попали под бомбы, еще там, около границы. Сейчас уже почти нормально.
– Не возражайте, – поднялся Сорокин, – пошли! Иначе как вы будете нами командовать? Пошли, пошли!
Денисов неохотно встал и направился следом за военврачом в угол двора, мимо сгружавших мешки с деньгами милиционеров и помогавшего им Глобы…
Деньги горели плохо, корежась в огне и оставляя ломкий белесый пепел. Дым от костра, на котором сгорали купюры, был тоже каким-то белесым и удивительно едким.
Пересчитывая деньги и бросая пачки в огонь, Анеля Браницкая плакала, не стесняясь и не вытирая слез. Они катились по щекам, падали на руки, ловко и привычно пересчитывающие купюры.
– Знаешь, Петро, отчего дым от них такой? – спросил Глоба у Дацкого, ворошившего костер штыком. – То пот народный горит!
Петр, не отвечая, выпрямился, вытер рукавом грязной милицейской гимнастерки слезящиеся глаза. Глоба деликатно отвернулся…
Да, горек дым оставляемого родного пепелища…
Глава
