в случае чего не смогли отвертеться.
– Думаете, удастся? – скептически заметил Чеботарев.
– Сейчас этим занимается генерал Миллер. Но, конечно, ценности, награбленные, так сказать, в частном порядке, возвратить не удастся…
– Ну, сбережения «страдателей за народ» меня как раз и не беспокоят, – пренебрежительно махнул рукой Чеботарев. – Нечего было в свое время всяким Засулич овации устраивать.
– И то верно, – криво усмехнулся Кобылянский и уже приказным тоном закончил: – Но все равно, ваши люди, те, кто добрался до мест, обеспечивают охрану моих, я остаюсь здесь, а вас, полковник, попрошу поехать к генералу Миллеру и всемерно спобоствовать.
– Ясно, – кивнул Чеботарев. – В Харбин я как-нибудь проберусь, а вот что потом делать?
– Делать? – Кобылянский задумался. – Делать как раз ничего не надо. Будем ждать. И как только Миллер со своим делом справится, вы, полковник, постарайтесь перебраться в Европу. Думаю, наше будущее решится все-таки там…
Дом, куда в конце концов привезли Тешевича, удивил поручика. Невзрачный, с красным флагом на месте сорванной вывески, он мало отличался от других домов, зато внутри под ним оказалось целых два этажа сводчатых подвалов. Скорее всего, какой-то тороватый купчишка ловко объединил жилье, лабаз и лавку в одном строении.
Лежа на шинели, брошеной поверх свежей соломенной подстилки и безучастно глядя на тщательно выбеленный сводчатый потолок, поручик испытывал странное раздвоение. Его сознание, словно отсутствуя, не отождествляло происходящее с ним самим и в то же время, как бы на втором плане, четко фиксировало все происходящее вокруг.
Так Тешевич удивился странной чистоте подвала, но если предположить, что купчик держал здесь деликатный товар, то это становилось понятным. Потом солома оказалась только что постеленной, но если он здесь первый, то такая подстилка просто закономерна. Что же до толстой восковой свечи, горевшей под притолокой, то она свидетельствовала не сколько о заботе, сколько о нежелании охраны при нужде отыскивать узника в темноте.
И все-таки, при всей своей отрешенности, в глубине души Тешевич сейчас сожалел, что не последовал примеру Башкирцева. У того, по крайней мере, перед глазами навсегда остался заснеженный русский лес…
Впрочем, поручик думал и о том, что сначала все складывалось прекрасно. Они на целые сутки сумели задержать «красных», благо впервые за последнюю неделю не пришлось экономить патроны. Так что большевички, напоровшись на заслон, не могли продвинуться ни на шаг и если б не артиллерия, то, наверное, толклись бы там до сих пор…
Однако об этом артиллерийском обстреле Тешевич вспоминал с горьким сожалением. Ну что стоило оглушившему и слегка контузившему его снаряду разнести поручика в клочья? Тогда не было бы этого унизительно-гнусного подвала, ненужной тягомотины и подспудно все же давившего Тешевича, ожидания конца…
Внезапно в тишине подвала послышались шаги, загремел засов и, скосив глаза, Тешевич, к своему удивлению, увидел
