1746 года пал Брюссель, и становилось все яснее, что французы скоро ворвутся в Соединенные провинции. Как и при Людовике XIV, безопасность Голландии и Британии оказалась под угрозой.
Все это сильно отразилось на внутренней политике европейских государств. Во Франции успехи 1740-х годов укрепили авторитет монархии и усилили сплоченность населения. Народ поверил в опасность, исходившую от Британии, и в еще более коварный габсбургский «деспотизм». Поражение союзнической армии при Фонтенуа вызвало всеобщее воодушевление, и, как позднее заметил Наполеон, подарило ancien regime «дополнительные сорок лет». Как отмечал маркиз Аржансон в письме к философу Вольтеру сразу же после сражения, «люди в восторге, поскольку Франция сейчас может диктовать справедливые условия Европе». Отсюда следовало – пусть этого и не говорилось прямо, – что неспособность сохранить данную позицию сделает народ воистину несчастным.
Во многих других европейских странах война, напротив, привела к внутренним переменам. Мария Терезия вынуждена была пойти на дальнейшие уступки венгерскому дворянству, чтобы то продолжало участвовать в военных операциях. Тем не менее она старалась по возможности ограничивать полномочия представительных собраний, централизовать управление, повышать налоги, усиливать рекрутский набор и мобилизовать ресурсы, необходимые для возвращения Силезии.[286] Главный министр граф Гаугвиц не оправдал ее надежд, но все же сумел собрать средств на военные расходы существенно больше, чем его предшественники. Мария Терезия также искала козлов отпущения и обвинила богемское дворянство и евреев в сотрудничестве с пруссаками. В 1744 году она поэтому велела изгнать из Праги евреев как потенциальную «пятую колонну». Это спровоцировало первую общую транснациональную мобилизацию еврейства: во всех европейских странах публиковались петиции и протесты торговцев и общин, адресованные не только самой императрице, но и тем, кто мог на нее повлиять. «Дело касается всей религиозной еврейской общины, – заявляли евреи Гамбурга, – этих насильно разделенных тельцов. Израиль всегда сравнивали со стадом тельцов. Если бьют одно животное, остальные чувствуют эту боль». Союзник императрицы Британия заступилась за евреев; государственный секретарь лорд Харрингтон в беседе с австрийским послом осудил изгнание евреев как «порочное и вредящее общему делу – борьбе против Франции». Поначалу Мария Терезия не обращала внимания на мольбы и укоры, но позднее «раскаялась», и евреи смогли вернуться домой. Так Европа впервые осуществила, пусть и не вполне успешную, гуманитарную интервенцию от имени нехристианской общины.[287]
Война сильно затронула и саму Британию. В тридцатые годы восемнадцатого века общественное мнение и парламент все громче выражали недовольство политикой примирения Уолпола. Военные неудачи за морем против Испании нанесли серьезный урон репутации кабинета, а фатальным оказалось «допущение» нарушения
P. G. M. Dickson, Finance and government under Maria Theresia, 1740–1780, 2 vols. (Oxford, 1987), especially vol. I, pp. 1, 266–7 and 270–71.
Baruch Mevorach, ‘Die Interventionsbestrebungen in Europa zur Verhinderung der Vertreibung der Juden aus Böhmen und Mähren, 1744–1745’, Jahrbuch des Instituts für deutsche Geschichte, IX (1980), pp. 15–81 (quotations pp. 34 and 54).
