над его неудачами – такого во мне раньше не было. Откуда же все это появилось?
От чего, вообще, возникает злоба? Какова ее природа? Что является той благодатной почвой, на которой она начинает произрастать? Скорее всего, осознание неравенства. Неравенства в уровне жизни, в способностях, в возможностях. Кто-то умен, а кто-то не очень. Кто-то талантлив, а кто-то нет. Кому-то просто повезло, а кого-то фортуна обошла стороной. Да, наверное, это действительно так. Люди, у которых не сложилась жизнь, чаще всего и бывают озлоблены по отношению к другим, более удачливым, чем они сами. Не зря же существует такая поговорка: легче разговаривать с десятью, у которых все есть, чем с одним, у которого ничего нет.
Когда я стал задумываться о неравенстве? Наверное, после конфликта с Сорокиной. Да-да, именно после этого конфликта я в полной мере осознал, насколько я беден.
Сорокина – эта моя соседка, которая жила этажом выше. Крайне неприятная особа, очень злая и злопамятная. Когда она что-то о ком-то говорила, казалось, что из ее рта, вместе со слюной, разлетается яд.
Тогда я вдруг отчетливо увидел, как туго приходится моей матери. Ведь я рос. Расходы на мое содержание все увеличивались. А мать не могла зарабатывать больше того, что она получала. Поэтому все то, что дополнительно требовалось мне, она отрывала от себя. Я увидел, как она неважно одета, как печально и замучено ее лицо. Мне часто приходилось наблюдать, как она, сидя на диване, раз за разом зашивала и латала свои старые-престарые платья, кофты, блузки, чулки, даже нижнее белье. Она ходила в одной и той же одежде по много лет, потому что была не в состоянии купить себе новую, ибо ей требовалось обувать и одевать меня. Ей очень хотелось, чтобы я выглядел не хуже остальных ребят. И она делала для этого все, что могла, все, что было в ее силах. Но ее возможности были значительно хуже возможностей других матерей, которых не бросили мужья.
Именно после этого конфликта я стал явственно ощущать, что лишен многих удобств и удовольствий, которые были доступны другим детям. В моем кармане никогда не лежало больше двадцати копеек, в то время, как, например, Гребенюк с удовольствием вытаскивал на всеобщее обозрение то рубль, то «трешку», то «пятерку», а иногда даже и «десятку», что по тем временам были весьма неплохие деньги. Меня стало угнетать, что в квартирах моих одноклассников стояли цветные телевизоры, а у нас – старенький черно-белый, который, к тому же, регулярно ломался. У других были кассетные магнитофоны, считавшиеся в ту пору признаком благополучия, а у меня – старый, громоздкий, допотопный бобинный, оставшийся еще от отца. Именно с тех пор я стал терзаться своим уделом, которым была жалкая, безысходная нужда.
С чего же тогда начался этот конфликт? Да, ровным счетом, ни с чего. Мы с Кореневым, вернувшись из школы, стояли возле моего подъезда и о чем-то разговаривали. Тут на улицу вышла Сорокина. Увидев меня, она, ни с того, ни с сего, разразилась
