кассарских меча хитрым винтом обвились вокруг его левого клинка, одновременно крутанулись в разные стороны, и предводителев меч, жалобно дзинькнув, улетел куда-то вдаль. Оставшись с одним клинком, главарь моментально изменил тактику. Он больше не кидался в атаку, но вращал мечом с такой скоростью, что вокруг него, казалось, возникла сплошная железная завеса. А кассар и не пытался ее пробить – он плавно кружился возле, иногда лишь пробуя захватить своими мечами клинок противника, но, единожды обжегшись, предводитель теперь был настороже.
Митька сидел на корточках и, не отрываясь, смотрел на происходящее в круге. Бандиты уже не обращали на него внимания – оставшийся десяток ждал, когда можно будет вмешаться, не рискуя зацепить начальство.
Что-то кольнуло его пятку, и, протянув руку, Митька нащупал небольшой, размером с куриное яйцо, осколок кремня. Машинально зажав его в кулаке, он все так же заворожено смотрел на бой. Время, казалось, почти застыло, оно струилось едва-едва, падало капельками воды из прохудившегося крана, и сколько на самом деле его прошло – минута или час, Митька сказать не мог.
А в круге меж тем произошли некоторые изменения. Предводитель, коротко взвыв, отпрянул назад, по лицу его струилась темная, под цвет его глаз, кровь. Присмотревшись, Митька понял, что у того отсутствует левое ухо. Кассар без устали кружился рядом, время от времени лениво пробуя пробить защиту предводителя. Казалось, ему вообще неинтересен этот бой, и он вертится с мечами не по своей воле, а только ради исполнения какого-то опостылевшего ему ритуала. Потом вдруг – именно вдруг, Митька не понял, что же случилось, предводитель вновь заорал и принялся беспорядочно тыкать перед собой мечом. Правого уха у него теперь тоже не было, и, похоже, он лишился зрения. А кассар, смачно сплюнув на обагрившуюся кровью землю, сделал короткий выпад – и его противник тяжело осел, точно продырявленный мешок зерна. Меч выпал из его ослабевшей руки, из горла доносился лишь хриплый, прерывистый вой, в котором нельзя было различить ни слова.
Зато кассару, похоже, захотелось поговорить.
– Ну и как, уважаемый Салир-гуа-нау? Не лучше ли было с самого начала разойтись мирно? А я ведь настойчиво предлагал. Теперь, спускаясь в нижние пещеры Владычицы Маулу-кья-нгару, ты не сможешь утверждать, будто я предательски лишил тебя жизни. Более того, я поступил с тобой, как благородный с благородным, хотя на самом деле ты пес поганый, рабское отродье, и можно было не церемониться, а раздавить как вонючего жука. Но ты все-таки выбился в уважаемые люди… в определенных, конечно, кругах…, и потому я поступлю с тобой именно так, как у вас положено поступать со свободными горожанами. Я культурно отрежу тебе голову, дабы в нижних пещерах ты мог протянуть ее Высокой Госпоже, предлагая последний дар.
Он вновь сделал неуловимое движение – и голова предводителя, отделенная от шеи, тяжело стукаясь, покатилась по земле, причем – Митька видел это совершенно отчетливо! – губы ее шевелились, изо рта вылетали и тут же
