– тут аэродрому и каюк: от взрыва весь его многотонный боезапас детонирует. Посадка с нагрузкой означала трибунал. Впрочем, горе-лётчик до расстрела не дожил бы: у аэродромных зениток был приказ их сбивать. Своих. Причём во всех армиях.
Сидит трусоватый «истинный ариец» в кабине бомбардировщика и думу думает. Русские войска бомбить страшно: там истребители и зенитки. Русские за расстрелы беззащитных колонн беженцев и прочие художества 1941 года на немецких летунов люто злы. Сбитых и выбросившихся с парашютом немцев в русском плену было очень мало: не доживали они до плена, несмотря на строгие приказы командования. Господство в воздухе
Германия утратила в 1942 году. Лёгкие прогулки немецких бомберов кончились; риск быть сбитым, а затем и убитым, вырос многократно. Выжившие «арийские соколы» всё чаще проявляли воронью трусость, опасаясь атаковать боевые части. Проще отбомбиться по беззащитному госпиталю с нарисованной мишенью-крестом. Медаль не дадут, шнапса не нальют, но и не накажут: ущерб противнику нанесён. А раненые – что раненые? По арийской мысли русские – не люди, а второй сорт; их не жалко. Так и погиб Леонид Колядуцкий. В июле 1943 года под Курском отогнали наши истребители два звена немецких бомбардировщиков. Бомбовой нагрузки у них хватило бы танковый полк в пыль размолотить. Вот всю её на госпиталь и высыпали. Не выжил никто.
Становление
Излюбленным методом воспитания
был принудительный массаж больших
ягодичных мышц с использованием
подручных средств, например, ремня.
После гибели отца материальное положение семьи Колядуцких парадоксальным образом улучшилось: за потерю кормильца полагался дополнительный паёк. Бабка Тамара смерти сына не пережила; весной 1944 года похоронили. Цинично, но исчез лишний рот. Мирослав с 1945 года стал подрабатывать. В Кургане разместилось несколько госпиталей глубокого тыла, где требовались руки санитаров, даже 12-летних. Страшным наследством войны стали сотни тысяч раненых; в госпиталях война за их жизнь окончилась лишь года через два после официальной Победы. Голодные послевоенные годы – с 1945-го по 1948-й – семья пережила относительно благополучно. Растущему Мирославу есть хотелось всегда. Еда часто снилась, но по помойкам он её не искал; в голодные обмороки не падал. А в 1947 году появился дядя Сеня; через полтора года родилась сводная сестра Мирослава Анна. Каким ветром занесло в Курган не имеющего там ни знакомых, ни родственников одноногого майора? Сам он молчал. Ещё непонятнее, почему выбрал он преждевременно постаревшую, но ещё красивую и хрупкую Людмилу с ребёнком. После войны дефицит мужчин был страшный. Даже инвалид дядя Сеня легко женился бы на молоденькой, и без беспокойного довеска в лице чужого сына. Но сплелись судьбы в узел – не развяжешь.
Мирослав отчима не принял. Бывало, подросток с инвалидом дрались.
