долгие годы была больна, – будто отвечая на его незаданный вопрос, произнес Илья, взглядом удерживая сестру от вступления в дискуссию. – Люди, которых она чаще всего видела в детстве, – это врачи.
Румянец на ее щеках так же быстро сменился бледностью. Очевидно, ее задела неуместная откровенность брата. Но, к изумлению гостя, она продолжала молчать, ни единым жестом не выдавая своих чувств.
– Я позаботился, чтобы она побывала в лучших клиниках Европы. Ее смотрели высококлассные специалисты. Семь лет назад ее оперировали в Германии. Ей прописан хороший климат и правильное питание. И, слава богу, я могу дать ей все, что требуется. Доктора говорят, что надо исключить из ее жизни стрессы и нагрузки. И никаких детей. Скажи на милость, кто еще сможет обеспечить ей достойный уход и содержание? Кто?
В его словах слышался почти крик отчаяния.
– Ну, что ты, милый!
Соня наклонилась через стол и слегка сжала его запястье, но, поймав на себе заинтересованный взгляд гостя, распрямилась и снова опустила глаза в пол.
«Только и всего? – с облегчением подумал Николай, стараясь сдержать нежданную дурацкую ухмылку. – Да ты, мой друг, забыл, что через мои руки в день проходят десятки больных. А сколько их было за всю жизнь…»
– И все-таки, – сказал Николай, и Сонины пальцы замерли, обхватив колени, а плечи окаменели в ожидании следующей реплики. – Я все сделаю. Я знаю как.
Вместо вразумительной фразы у профессора вырвалась какая-то щенячья бравада, и его собеседник выжидательно поднял бровь. Брат с сестрой знали что-то тайное, что ускользало от гостя. Нить разговора почти зримо таяла в тишине, как сахарная вата на ярком солнце. Только что они о чем-то говорили, спорили, это было важно для всех. И в следующую минуту профессор не смог вспомнить, почему это было важно. Кажется, они с Ильей здорово набрались. Потом появилась девушка. Потом… Что же случилось потом?
Илья первым вышел из оцепенения, снова потянул из кармана носовой платок, чтобы вытереть залитое потом лицо.
«Вот оно!» – вспыхнул еще один аргумент в голове Николая. И он с удовлетворением понял, что эти нерожденные пока слова решат их с Соней судьбу. Но, сдерживая надежду, он начал свой монолог издалека.
– Мне было тридцать пять, когда от меня ушла жена. А когда мы поженились, нам было всего по двадцать. Знаешь, как это бывает. Молодые и глупые. Неопытные, – извиняющимся тоном поправился он, взглянув на Соню. – То есть, я глупый, а она – опытная. У нее уже был малыш. Ребенок только родился, и я всю жизнь считал его сыном. А она хотела привязать себя ко мне еще одним ребенком. – Профессор не хотел называть имя бывшей жены, чтобы не приводить ее в эту комнату, – Да-да, – отвечая на немой вопрос двух пар глаз, подтвердил доктор и нахмурился. – Не меня к себе, а себя ко мне. Ей нужен был ребенок от меня. Так она собиралась сохранить семью, хотела доказать себе, что любит меня. Мы оба знали, что это неправда. Мы были хорошими
