волос на плечи. – Хочешь кофе?
– Не надо кофе.
Он уложил ее голову к себе на плечо, высек пламя из зажигалки и с наслаждением вытолкнул в густой воздух струйку серебристого дыма. Но едва он разомкнул объятия, она воспользовалась моментом и отодвинулась. Они в молчании курили одну тонкую и длинную сигарету с прогорклым вкусом ментоловых леденцов, и он морщился и то и дело облизывал сохнущие губы. Силы уходили с каждой затяжкой, и оставалось только лежать, не касаясь друг друга остывающими телами, и подносить ко рту отяжелевшую руку с тлеющим над пальцами огоньком.
Уронив оплавленный фильтр в пепельницу, он задремал, свесив опустевшую ладонь почти до пола, как вдруг горячее дыхание обожгло ему шею, и знакомый голос прошептал в самое ухо «гроза». Он с трудом разлепил тяжелые веки. Женщина жалась к нему брошенным щенком и косилась в плотную стену занавесок, за которой удовлетворенно порыкивал далекий гром.
– Как душно! Давай я открою окно.
– Нет!
– Ты боишься? – Он приподнялся на локте, заглянул в побледневшее лицо с распахнутыми, как полуденные цветы, глазами. – Кто в наше время боится грозы?
– Время тут ни при чем!
Ее шепот был едва различим, и он склонился ниже, уже зная, что придется ее спасать, закрыв собой, спрятав среди подушек, приняв губами ее девчоночьи страхи.
– Ты маленькая трусиха, хоть и спишь с серьезными мужиками.
– Я просила тебя!..
Она вмиг забыла об упавшем в колодец двора ливне, о канонадных раскатах над столичными крышами и, как парус на ветру, заметалась в свете ветвистых молний, пробивающихся тусклыми вспышками в зашторенный прямоугольник окна.
– Хочешь повоевать в полную силу?
За звенящим от водяных плетей стеклом на все голоса выли и бесились сигнализации оглушенных машин. В подъездах хлопали двери, впуская зазевавшихся жильцов. Хрупкие ветки многострадальных тополей осыпались в пенные лужи. В пламени грозовой инквизиции безнадежно полыхали стеллажи с книгами, гравюры и безделушки, привезенные из разных стран. Он расхохотался, вторя стихии, и принялся укрощать еще недавно податливое тело, задыхаясь в змеиных кольцах растрепанных волос. Среди всей этой какофонии ему слышалось, что она тоже рычит и стонет, как пойманная в капкан тигрица, и азарт хищника заставлял его покорять и обладать, отождествляя свою волю с ее желанием и считая сопротивление частью игры.
– Ты прекрасна! – Он с непритворным благоговением погладил ее щеку, тронул губами припухшие губы. – Если бы час назад я только заподозрил, что ты можешь быть такой, я бы позавидовал сам себе.
Она всхлипнула и по-детски вытерла тыльной стороной ладони мокрый нос. Из-под сжатых ресниц все еще сочились обиженные слезы. Он выравнивал дыхание и ждал, что она заговорит, обзовет его идиотом и сволочью или простит и обнимет,
