либо стать христианами. Моим предкам, как и предкам многих других родов, некуда было уезжать – везде одно и то же, гонения и притеснения. Потому они остались и отказались от древней веры, думая обрести спокойную жизнь. Получили испанскую фамилию от места проживания – Толедано. Но ближе к урождённым испанцам не стали, всё равно их называли «евреи» или «мараны», что в понимании испанцев одно и то же. Даже в костёл могли не пустить. Мы унаследовали судьбу предков. Приходилось часто переезжать, искать тихий уголок. Так и скитались с места на место. Нигде надолго остаться не получалось. Два, три года, и опять в дорогу. Мать так в пути и умерла. Наконец остановились в одном городишке в Каталонии. Мой отец, Моисей Толедано, открыл ювелирную лавку. Там мы прожили около пяти лет. Но Испания всегда с кем-нибудь воюет, королю нужны деньги. А у кого их можно взять или просто отнять? У маранов. А ещё можно по доносу кого-либо из урождённых испанцев отправить марана на костёр. Обвинение одно: читал Талмуд и совершал иудейские таинства. Кто донёс, получал половину конфискованного имущества, остальное получал король! Так с нами и случилось. Соплеменники сообщили, что на отца и меня написан донос, и нас должны арестовать. Мы с отцом не стали этого ждать. Собрали, что осталось из имущества, заплатили капитану, и вот мы здесь. Во власти безразличия и злобы. Если бы не твоя защита, благородный дон, сегодня мы бы умерли.
– По-русски моё звание «боярин», кабальеро по-испански, – несколько ошарашенный такой откровенностью незнакомого к незнакомому, произнёс я.
– Тебя самого-то как зовут? Отца назвал, а себя?
– Моё имя Валентин, благородный кабальеро. Мы с отцом просим покровительства и защиты, если это не затруднит вас, хотя бы до Буэнос-Айреса. Я боюсь, что друзья того матроса убьют нас и выкинут за борт. Мой отец болен, я слаб, хоть и ношу громкое имя. Молю вас, помогите!
Парнишка рухнул на колени и стал целовать мою руку. Да, на здорового или сильного, как гласило его имя, он явно не тянул. По его щекам катились крупные слёзы, а из горла рвались рыдания. На нас во время разговора и так смотрели с интересом и матросы, и стрельцы. А тут, увидев эту сцену, некоторые даже ближе подошли, шеи вытянули, чтобы лучше слышать. Я вырвал руку и злыми глазами огляделся. Моментально у всех нас окруживших любопытствующих интерес пропал, срочно появились дела в других местах палубы. В общем, разбежался народ.
– Встань, – приказал я. – Если хочешь моего покровительства, запомни: ни перед кем, кроме Бога, не становись на колени. Понятно? А теперь веди к своему отцу.
Валентин быстро вскочил на ноги, утёр грязным рукавом слёзы и, сделав приглашающий жест, направился к трапу на нижний дек. На нижней палубе я ещё не был, потому пошёл и знакомиться с ещё одним подзащитным, и удовлетворять любопытство. Следом за мной увязался опоясанный саблей Пантелеймон с двумя оружными стрельцами. Предусмотрительный дядька давал понять возможным мстителям, что шансов сунуть мне в темноте нижней палубы нож под рёбра, у них нет.
Но внизу оказалось не темно,
