но такого оттенка, который стоит всех золотистых.
Дальше случилось нечто совсем уж несусветное и небывалое.
Стремглав выхватил у горбуна, который совсем недавно услаждал собрание скабрезными куплетами, тонкострунный буляр и, взмахнув неуклюжей пятерней, пропел в честь Алатиэли даже не примитивную фламбетту и не жалобную лариоль, а полноценную атассу, которую далеко не всякий опытный кавалер сложить может. При этом он ухитрился даже не порвать ни единой струны.
Как обычно, в атассе пелось о несуществующих местах и вымышленных событиях.
За Темзой широкой,
За Сеной далекой
Зовет проповедник в крестовый поход.
За городом Йорком,
За первым пригорком
В охотничьем замке графиня живет.
Еще не светало.
К жене феодала
Пришел объясниться другой феодал.
Он ждал – не дождался,
На стену забрался
И страшное зрелище вдруг увидал.
Свиданье забыто.
Над книгой раскрытой
Застыла графиня в окне золотом.
Читает, скотина,
Не то Августина,
Не то Аквината пятнадцатый том.
Но воин – не книжник.
Огромный булыжник
Влетает, как вестник Амура, в окно.
Ужасная сцена:
Ругнувшись обсценно,
Она продолжает читать все равно.
А утром у входа
Родного феода
Повесился наш молодой феодал.
«Да, грамотность губит
Любого, кто любит!» —
Сказал сам король наш и вдруг зарыдал…
Пораженные слушатели во главе с королем не успели опомниться, а сын шорника уже содрал с себя латы, и, оставшись в одном белье, устремился вверх по склону, в сторону неприступного Чизбурга.
Пистон Девятый быстрее всех догадался, в чем дело.
– Появились подснежники, господа, – сказал он. – Бедняга Ларусс! Среди бела дня! Мон блин! Пропал посконский парнишка, подстрелят его… Дурак ты, король, и шутки твои дурацкие! – неожиданно добавил он и с размаху заехал себе по носу (пардон, виконту дю Шнобелле). Виконт сразу распух, как у горького пропойцы, и заплакал кровью.
Под стенами Чизбурга было место, прозванное осаждающими Смертной Полянкой. От остального поросшего травой склона оно отличалось редким обилием цветов. Первыми, как полагается, вылезали подснежники, потом их сменял павлиний хвост, потом роскошные тигровые маки, на смену им приходили ночные костры, а уж под самую осень расцветали зеленые розы, хотя розы эти были не настоящие и росли не на кустах, а на высоких стеблях без всяких колючек.
Бонжурское войско было не первым, взявшим Чизбург в осаду. Всякий уважающий себя полководец пытал военное счастье под этими грозными стенами. И всегда находились отчаянные головы, готовые на спор или ради дамы сердца добыть там букет цветов. Чаще всего это делали ночью, и тогда осажденным приходилось стрелять на звук; но были и такие
