Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры. Константин Анатольевич Богданов
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры - Константин Анатольевич Богданов страница 39
И уст касается устами,
Ей хочет жизнь свою отдать.
Но тщетно бедная стенает
И громко к небу вопиет:
Смерть сожаления не знает,
Кто должен умереть – умрет…
…Она вздохнула,
Рукою сотворила крест,
На мать впоследние взглянула
И отошла от здешних мест.
Ту же тему подхватывает Кокошкин, живописуя сцену, сентиментальность которой также не лишена зловеще утрированного «реализма».
Прелестна, милая супруга,
В тоске, став жертвою недуга,
Скончала горестные дни,
А с ней… страдалец, отдохни!
Сбери души последни силы:
Твой первенец, младенец милый,
Прелестный ангел в пеленах,
Твоя надежда и отрада,
Погиб в страданиях лютых глада
На хладных матери грудях!
В напоминание о неисповедимости Божественного промысла смерть безгрешного младенца прочитывается в этих стихах как развитие давней мифопоэтической аналогии «гроб – колыбель», приобретающей в те же годы узнаваемую литературную окраску и поэтологическую дидактику (в 1830-е гг. к ней запоздало обратится В. Г. Бенедиктов в переводном стихотворении «Колыбель и могила»):
Могила! Колыбель! Вы обе в высь мечтанья
Возносите наш дух от праха дольних мест <…>
Вы обе блещете зарей и обновленьем;
В обеих скрыт залог неведомых чудес[178].
Детские эпитафии – эпитафии реальные и мнимые – разнообразят жанр, демонстрирующий в конце XVIII – начале XIX в. небывалую со времен Античности читательскую востребованность. Замечательно, что авторы не только литературных, но и вполне реальных надгробных стихотворений нередко обращаются именно к «читателю», приходящему на смену привычному кладбищенскому «прохожему».
Читатели любезны!
Прими от нас глас слезный…
Читатель! Если ты с чувствительной душой,
Почти слезою прах того, кто был любезен…
Становясь постепенно излюбленным жанром эпигонов Жуковского, кладбищенская поэзия в ее сентиментальном элегически «греевском» варианте и созвучии масонской пропаганде к 1820-м гг. заметно тривиализуется и начинает вызывать критику даже у ближайших друзей ее инициатора. «Жуковский слишком уже мистицизмует. <…> Он так наладил одну песню, что я, – пишет в 1819 г. П. А. Вяземский А. И. Тургеневу, – который обожаю мистицизм поэзии, начинаю уже уставать. Стихи хороши, много счастливых выражений, но всё один оклад: везде выглядывает ухо и звезда Лабзина. <…> Было время, что он напал на мысль о смерти и всякое стихотворение свое кончал похоронами. Предчувствие
177
Заметим попутно, что, несмотря на свою ненависть к Карамзину, горестная история умирающего дитяти заставляет Шишкова назвать ребенка именем, невольно напоминающим о «Бедной Лизе» и ее злополучных тезках [Топоров 1995: 133–136, 395–478]. О традиции изображения детских смертей в европейской литературе см.: [Lerner 1997].
178
Цит. по: [Царькова 1999: 166]. См. здесь же (с. 167–173) о традиции детских эпитафий.