в Каморре нам жизни не будет. Даже Путные люди не помогут.
– Нет, она умная, она ничего не…
– Мы не железные, мальчик мой. – Цеппи крепко, до боли, сжал правую ладонь Локка и вложил в нее стеклянный фиал, согретый теплом его руки. – Мы люди из плоти и крови, и если нас долго мучить, то мы скажем все, что от нас хотят услышать. – Он осторожно сомкнул пальцы Локка над фиалом, медленно отвел руку и негромко произнес: – Она поймет, что с ним делать.
– Я не могу… – умоляюще всхлипнул Локк; по щекам снова заструились слезы. – Прошу вас, не надо…
– Тогда ее будут пытать, – напомнил Цеппи. – Ты же знаешь, она будет держаться до последнего… Ее ждут страшные муки, долгие часы, а то и дни неимоверных страданий. Ей все кости переломают, кожу станут живьем сдирать… Кроме тебя, в окно никто не пролезет. Я вот заметил, что ты при ней сам не свой становишься. Она тебе нравится?
– Да… – Локк уставился в темноту, отчаянно пытаясь найти какой-то выход из безнадежного положения; неужели все, на что он способен, – это забраться в окно и передать Сабете фиал с ядом?
Увы, сейчас дерзкие уловки и ухищрения были бесполезны.
– Это нечестно! – всхлипнул он.
– Нам ее не спасти, – с неподдельной горечью вздохнул Цеппи; скорбный тон подействовал на Локка пуще всяких уговоров, упреков и приказов. – Все остальное только от тебя зависит. Если ты к ней не проберешься, то она еще поживет – недолго, в адских мучениях. А вот если сможешь ей фиал передать, то…
Локк неохотно кивнул, сгорая от ненависти к себе.
– Молодчина, – шепнул Цеппи. – Все, не тяни. Ступай уже. Тихонечко, легче ветерка.
Локку не составило особого труда прокрасться тридцать шагов по темному саду и вскарабкаться по лозам плюща к окну второго этажа, но каждый миг словно бы превратился в час, и мальчик так дрожал от напряжения, что казалось, стук его зубов слышат все в доме.
Милостью Многохитрого Стража тревоги никто не поднял, ставни и двери не хлопали, стражники не метались по саду. Локк осторожно подобрался к окну, приоткрытому на два пальца, и сквозь щелочку заглянул внутрь.
Посреди комнаты стояло громоздкое тяжелое кресло, а в нем, спиной к окну, сидела Сабета. Рядом с ней темнел какой-то громоздкий предмет – нет, огромный здоровяк в длинном черном сюртуке. Локк поспешно втянул голову в плечи. Цеппи был прав – с таким амбалом им вдвоем не справиться, а в доме наверняка есть и другие охранники.
– Я тебе не враг, – произнес здоровяк глубоким низким голосом, четко выговаривая слова. – И прошу я самую малость. Твои друзья наверняка понимают, что тебя не спасти. От нас им тебя не спасти.
Сабета молчала.
Здоровяк вздохнул:
– Наверное, ты думаешь, что мы смилуемся, что не станем измываться над малолетней девчонкой. Только нам терять нечего, а тебе все равно на виселице болтаться, так что рано или поздно ты нам все расскажешь… Поплачешь, покричишь – и расскажешь. В этом мы тебе подсобим. С чистой совестью. Я сейчас
