Тебе не понять.
– Пол, мы должны держаться вместе.
– Нет, ты не понимаешь.
– Забудь все, что было. Это теперь не имеет значения. Давай сделаем все, чтобы найти ее, Пол.
– Нет! – орет он. – Я не могу! Не могу! Не. Могу. Это. Невыносимо.
Он произносит каждое слово раздельно, а потом прижимает меня к стене. Он давит изо всех сил, почти расплющивает меня по стене, мои ноги отрываются от пола. Я смотрю из-за его плеча в окно и вижу, как подъезжает полицейская машина. Из нее никто не выходит – может, говорят по мобильному телефону, а может, увидели машину Пола и не хотят мешать.
– Пол, что ты делаешь? – спрашиваю я. Я еле дышу – с такой силой он навалился на меня всем телом.
Он не отвечает. Я закрываю глаза и продолжаю висеть в воздухе. Как ни странно, это положение меня вполне устраивает, я согласна пребывать вечно в этом подвешенном состоянии, без опоры под ногами. Он поворачивает голову, на мгновение мне кажется, что он хочет меня поцеловать, но он только нажимает еще сильнее, так что его бедра упираются в мои, а его плечо врезается мне в ключицу. Его дыхание обжигает мне шею, он издает какие-то странные звуки, не то рычанье, не то рыданье.
Когда он отпускает меня, я падаю на колени. Не оглядываясь, он бросается к выходу, и через секунду его уже нет, дверь захлопывается на ветру.
Я остаюсь одна, на четвереньках, эхо от удара дверью разносится по дому. Я слышу, как заводится двигатель и машина отъезжает от дома. И тут я понимаю, чего он добивался. Он хотел впечатать в меня как можно больше своего горя – столько, сколько я смогу вместить, чтобы легче было сесть за руль и уехать, и я чувствую, как его горе пускает корни во мне и обустраивается, как дома.
Однако я не испытываю к нему ничего, кроме жалости. Потому что я знаю – горе будет преследовать его, набирать скорость, гнаться за ним, пока не настигнет, как рой пчел, который влетает в окно и окружает со всех сторон. И, стоя на четвереньках, я отправляю вслед ему свое послание: «Не проклинай меня, Пол. Если больше ничего не можешь, то хотя бы не проклинай».
17
Я сидела, сгорбившись перед телевизором, и смотрела в вечерних новостях обращение, которое записали мы с Полом. Наши лица блестели в ярком свете софитов.
– Вы оба справились хорошо. – Со мной была Мария, другой специалист по работе с родственниками.
– Выдумаете?
По-моему, мы выглядели как пара подбитых птиц, растерянных и дрожащих, даже наши еле слышные голоса дрожали. Перед записью Пол шепнул мне: «Прости за то, что было утром». – «Ничего, – ответила я. – Главное, что сейчас мы делаем это вместе».
Новости закончились, я с трудом сдерживала отчаяние. Мария была строже, резче, чем Софи. Ее присутствие было неприятным и ощущалось как надзор, мне казалось, что она изучает меня в служебных целях. Хотя она была в гражданской одежде, ее аккуратный темный костюм и белая блузка напоминали форму. Она читала какие-то записи, молча. Ее волосы, подстриженные строгим бобом-каре, падали двумя скобками на щеки, а концы
