говорит мама.
Когда я играю, пролетают две большие белые птицы – они летят рядом. Одна чуточку впереди, как будто она главная. Шеи у них повернуты вправо, летят они очень низко, крыльями машут медленно, как будто им трудно удерживать себя в воздухе. Что с ними, интересно знать. Я карабкаюсь на стену, чтобы получше разглядеть их. Они пролетают прямо над моей головой, и я не могу удержаться от смеха, когда вижу, как трясутся их толстые пузики и смешно болтаются красные лапки, совсем ненужные, когда летишь.
Я поворачиваюсь и замечаю мамино лицо в окне. Она пытается отскочить в сторону, но уже поздно. Я успела заметить, что она следит за мной: на месте ли я, она так делает все время после лабиринта. Чуть погодя она выходит из задней двери в пальто как ни в чем не бывало, как будто я не видела, что она подглядывает. Она улыбается особенной улыбкой – так люди улыбаются, когда хотят задобрить тебя.
– Что такое, Кармел?
– Что такое, Кармел, что такое, Кармел. – Я передразниваю ее, но так, чтобы она не слышала. Мне становится стыдно, потому что улыбка у нее немного жалкая. И к тому же очень хочется рассказать ей про птиц.
– Это были гуси, – говорит она.
– Снежные гуси или те гуси, которых Элис готовит на Рождество?
– Все равно. Ты, наверное, видела семейную пару, гуся и гусыню. Гуси – верные спутники.
Я чего-то не понимаю, приходится переспросить:
– Как это – верные спутники?..
– Это значит, что, поженившись, они остаются вместе до самой смерти.
Ага, не то что вы с папой. Конечно, я не говорю это вслух, хотя она опять начинает злить меня – присаживается на корточки, делает вид, что играет с листиками-тарелками – потому что не хочет уходить в дом и оставлять меня одну. Она вертит в руках прутики, которые я положила вместо ножей и вилок, короче – устраивает полный беспорядок. Вот ее коричневый ботинок опустился на тарелку и раздавил ее – ну да, она же ничего не понимает, думает, что это просто лист.
Я вздыхаю, сажусь на колени и пытаюсь навести на столе хоть какой-то порядок. Тогда она говорит:
– Кармел, ты промочишь брюки.
Она гладит меня по голове, и ее рука кажется мне очень тяжелой, мне хочется, чтобы она убрала ее, но я молчу. Я просто аккуратно раскладываю кусочки курицы обратно по тарелкам и жду, когда же она уйдет.
Наконец-то она уходит. Но мне от этого не легче – я чувствую себя гадкой, ведь она, наверное, хотела как лучше, думала – вот, поиграю с дочерью. От этой мысли в животе становится тяжело и противно, словно я проглотила камень, и меня тошнит. После лабиринта я часто чувствую себя гадкой. На прошлой неделе мы ходили в «Макдоналдс». Я была сама не своя от радости, потому что мы взяли Сару. Ее мама чудесно пахнет, и их дом тоже, и еще ее мама носит самые потрясающие туфли с золотыми звездочками. Мы сидели в «Макдоналдсе», и мы с Сарой смеялись над какой-то чепухой, но мама была начеку и подслушивала. Ясное дело, она делала вид, что не слушает, но
