чу-дес-ный… день! – разобрал он, наконец, слова.
У стены, под коньковым окном крыши стояла старая железная кровать с наброшенным на сетку матрацем, на котором прыгала девушка и, ничего не замечая вокруг, самозабвенно пела, а скорее проговаривала в такт каждому своему прыжку:
– Ка-кой… чу-дес-ный… пень! Ка-кой… чу-дес-ный… я! И… пе-сен-ка… моя!
Кровать Григорию была знакомой, а вот девушка – нет.
Он даже усмехнулся вновь охватившим его при взгляде на кровать воспоминаниям. Старинная, железная, двуспальная, с шишечками на рогах спинок. На этой кровати давным-давно, наверное, еще в войну, спали дедушка с бабушкой, а затем ее отправили на чердак.
Но не в бессрочную ссылку – периодически, когда гостей набиралось в доме много и спальных мест не хватало, старушку доставали с чердака, протирали от пыли, смазывали машинным маслом, снова протирали и устанавливали либо в одной из комнат, либо во дворе под навесом. И по утрам, когда неосмотрительные гости просыпались и покидали это ложе, Гриша с Костиком быстренько забирались на нее и прыгали от души, как можно выше, сбивая в ком простыни, одеяла, скидывая подушки на землю и громко хохоча от восторга, пока кто-нибудь из взрослых не прекращал это безобразие, совсем не грозным голосом обещая наказать и причитая, что «пацанва бестолковая» порвут сетку на раритете!
Сетка та, кстати, даже не провисла ни на сантиметр, наверное, с той самой войны, да и продержится она еще как минимум лет сто.
Люди тогда умели делать вещи.
Но сейчас Вершинин вдруг почувствовал легкий укол ревности из-за того, что эта незнакомая девушка прыгает на его железной подруге детства, как на своей, словно имеет на это полное право! Прыгает и радуется жизни, и читает какие-то глупые стишки! А он тут…
– Вы что делаете? – грозно возмутился Вершинин взрослым, несколько ворчливым голосом.
Не переставая скакать, девушка коротко глянула на него и, весело рассмеявшись удивительным, звонким, заразительным смехом, звучавшим, как серебристые колокольчики, продекламировала в ответ по слогам, в такт своим прыжкам:
– А… что? Есть… ва-ри-ан-ты… трак-тов-ки… то-го… что… я… де-ла-ю?
Она прекратила прыгать и, подчиняясь быстро затухающим колебательным движениям сетки, спружинив пару раз ногами, сгибая их в коленях, остановилась окончательно, развернулась к Григорию и принялась рассматривать с нескрываемым интересом, чуть склонив голову к плечу.
И это явно привычное, неосознанное движение девичьей головки на какое-то мгновение вдруг неуловимо кого-то напомнило ему, или не напомнило, а вызвало в груди тепло и что-то похожее на радость узнавания родного человека.
Вершинин так же внимательно рассматривал девушку и четко понимал, что раньше ее не видел.
Невысокая, но не тощая, а ладненькая такая, справная. Очень белая кожа и темно-рыжие, цвета благородной меди, крупными волнами, локонами и мелкими кучеряшками-завитушками
