вы, англичане, смыслите в искусстве? Ничего!
– Боюсь, что вы правы, – кивнул Чарльз. – Но ведь она не предназначена для нашей Академии? Вы, вероятно, выставляетесь в модном салоне?
Лесть достигла цели.
– Да, верно, – ответил Дюваль. – Этой картиной, моим шедевром, я сделаю себе имя. Мир наконец узнает обо мне.
Его лицо осветил внутренний огонь, который, впрочем, сразу же погас. Он пожал плечами и мрачно произнес:
– А как вы смогли понять гениальность этого произведения?
– Меня особенно поразили тени на вашей картине, – гнул свою линию Чарльз. – По сути дела…
– Я вижу их красными! Тускло-красными.
– Очень немногие люди способны увидеть их такими, – искренне сказал Чарльз.
Он вскоре обнаружил, что месье Дюваль чрезвычайно чувствителен к лести, даже самой неприкрытой, и продолжил распространяться в том же духе. Через двадцать минут художник почти растаял, и когда Чарльз торжественно заявил, что для Фрэмли большая честь иметь среди своих жителей гения, он с отвращением отбросил кисть и воскликнул:
– Вы думаете, я живу здесь по своей воле?!
Дюваль согнулся на своем походном стульчике, и его рука, державшая палитру, задрожала от переполнявших его эмоций.
– Я только и думаю, как отсюда убраться! Пять лет я здесь прозябаю, пять лет! Но наступит день, когда все закончится. И тогда я свободен, я исчез!
Он немного успокоился и хитровато улыбнулся, показав потемневшие зубы.
– Странно я говорю? Не то что вы, англичане, всегда холодные как лед. Здесь я для всех просто сумасшедший француз, но вы сумели разглядеть во мне гения, мой друг! – Дюваль ударил себя в грудь. – Тут, у меня в душе! Вы в восторге от моей картины и не смеетесь у меня за спиной. А раз вы умеете ценить настоящее искусство и проявили понимание, я вам кое-что скажу.
Взяв Чарльза за рукав костистыми пальцами, он тихо произнес:
– Будьте осторожны. Вы собираетесь жить в доме, который принадлежит Монаху. Предупреждаю вас, будьте осмотрительны и не пытайтесь мешать ему. Это сулит неприятности. Слышите? Вам грозит опасность, серьезная опасность.
– Благодарю за предупреждение, – невозмутимо ответил Чарльз. – Но мне кажется, привидение не может нанести мне большого вреда.
Художник как-то странно посмотрел на него.
– Я только прошу вас быть осторожным. Вы пытаетесь найти Монаха, потому что не верите в призраков. Но, повторяю, это очень опасно.
– Вы считаете, мне не следует выяснять, кто он такой?
– Никто этого не знает. Никто! Но возможно, бедняга Дюваль, над которым все смеются, когда-нибудь узнает, кто он такой.
Взгляд его затуманился, на губах заиграла улыбка, голос понизился до шепота:
– И когда я это узнаю, то буду наконец свободен и отомщу за все! О, как это сладостно сознавать!
Его когтистые руки судорожно сжались, словно он душил
