раз быстрее. Она сразу поняла, что не сможет уже просто так вынырнуть из этих черных глаз. Без потерь точно не сможет. Влипла она по самую макушку.
И только ее осенила эта мудрая мысль, как буквально вслед за ней из больницы выбежал ошалелый мужчина небольшого роста, бросился с разбега к нему на шею и буквально там повис. Как на лиане. В первую секунду даже трудно было понять: плачет он или радуется. Затем все же оторвался от него и начал отчаянно жестикулировать, громко повторяя через слово: «Ты представляешь!»
– У друга сын родился, – просто сказал он Вале, плавающей в его теплых глазах.
– Понимаю, – ответила она так, будто знала его сто лет. – Понимаю и поздравляю.
– У вас тоже есть сын? – чуть обеспокоенно отреагировал он на ее понятливость.
– Нет. – Наконец-то она смогла рассмеяться. – Работа у меня такая – помогать людям рождаться.
Он был шатеном, выше среднего роста, волосы каштановые, густые и, как окажется позднее, мягкие, шелковистые. Все в нем было такое аккуратное – начиная с формы бровей, заканчивая стрелочками на брюках. Он загораживался от промозглого ветра, приподняв воротник модной черной замшевой куртки. Так обнажилось тонкое запястье с волосками, где расположились элегантные золотые часы на черном кожаном ремешке. От его запястья Валя не могла отвести глаз, стояла как завороженная. Руки, наверное, сильные и нежные. Такие руки она встречала только у папы…
– Валентин, – произнес он.
– Что? – спросила она удивленно, словно выходя из тяжелого транса.
– Меня так зовут – Валентин, – медленно, чуть ли не по слогам произнес он. – А вас? – пытливо вглядывался он в ее лицо.
– Думаю поразить вас оригинальностью, – почему-то победоносно произнесла она. – Практически так же. Валентина.
Наконец-то стала ясна причина ее «разобранности». Они должны были встретиться. Да, около родильного отделения. Почему бы и нет? Самое место. Валентин и Валентина.
А может, он вообще женат и детей из садика скоро надо забирать? Тогда почему он так посмотрел на нее… Так жадно. Правда, мужчинам ничто не мешает так смотреть. Ни жёны, ни дети, ни многочисленные подруги… Может, только любовь безумная, как у Шекспира. Да и то лишь на первой стадии романа. И еще когда температура у них поднимается выше тридцати семи, да горлышко при этом болит. Тогда они начинают стонать, умирать, умолять весь мир о помощи и сострадании. В этом случае жадно смотреть они просто не в состоянии. Донжуаны, охотники хреновы…
Когда немного пришла в себя, первым делом схватилась за голову, чтобы проверить. Во-первых, на месте ли она – эта самая голова, и, во-вторых, как выглядит ее прическа. Как все-таки хорошо, просто удачно сложилось, что она успела рано утром помыть голову и вытянуть волосы феном. Такое с ней не часто случается, в смысле укладки. Надо же, и сапоги достойные – плотно обтягивающие тонкую щиколотку и на шпильке. Как
