на люди не выставляли. Они доживали свой век при дворе в комнатах так называемого фрейлинского коридора, но уже не участвовали в прежде обязательных для них свитских мероприятиях.
Камер-фрейлиной княжну Варвару Волконскую Пущин называет как бы с высоты прожитых после Лицея лет. На самом же деле во время учебы первых лицеистов Волконская была простой фрейлиной. В камер-фрейлины она была пожалована лишь в 60-летнем возрасте, когда давно уже служила супруге Николая I императрице Александре Федоровне, которой вместе со своей сослуживицей Екатериной Бакуниной досталась от ее предшественницы Елизаветы Алексеевны, как водилось тогда, «по наследству».
Принимали в такое наследство, понятно, не всех, а лишь тех, к кому привыкли, с кем жалко было расставаться. Варвара Волконская, по всей видимости, оказалась человеком, наделенным редким качеством быть царственной особе и слугой, и другом. Вряд ли она при этом была такой уж чванной и сварливой. Вероятнее всего, княжна, в отличие от каких-то других своих товарок, просто была девушкой строгих нравственных правил, что при дворе, кстати, очень даже приветствовалось.
То, как оконфузившийся Пушкин перед высоконравственной фрейлиной Волконской хотел за свою промашку извиниться, хорошо видно из обращенного к ней его предерзкого французского четверостишья. В своем двухтомнике о Пушкине Анри Труайя цитирует его в переводе советского поэта Валерия Брюсова:
Сударыня, могу сказать,
За сводню можно вас принять,
И на мартышку вы похожи.
На Грацию ж… помилуй, Боже![60]
Перевел-то Брюсов складно, но не совсем точно из-за типографской ошибки в тексте, которым пользовался. Там вместо garce (потаскушка) было напечатано graĉe (грация), что позволило поэту очень смелую, в пушкинское время невообразимую ассоциацию с самой Грацией, как за глаза называли хрупкую, изящную красавицу-императрицу Елизавету Алексеевну. Как женщина, супруга императора Александра I молодому Пушкину очень даже нравилась. Хотя, разумеется, он не претендовал ни на какие с нею отношения, на что без должных оснований пытаются намекать некоторые наши пушкинистки[61]. От услуг же легкодоступных женщин никогда не отказывался. Но более точный перевод его французских строк выглядит все же так:
Сударыня, вас очень легко
Принять за сводню,
Но за потаскушку —
О Боже, никак.
Хотя, может быть, поэтическая интуиция вовсе и не обманывала Брюсова, а Пушкин специально сложил свой текст так, чтобы ассоциация с Грацией подсознательно напрашивалась любому его читателю сама, помимо его воли. В принципе, с кем, кроме самой императрицы, могла «свести» поэта в темном дворцовом коридоре ее фрейлина? Совершенно, кажется, кощунственное даже для пушкинской дерзости предположение! А как насчет того, чтобы «свести» его со своей подругой-фрейлиной или с ее гостьей-племянницей?..
ПД 841, л. 33 об.
Труайя Анри. Пушкин. Биография. В 2 томах. – СПБ, «Вита нова», 2005, т. I, с. 130–131.
Смотри, к примеру, «Елисавету тайно пел» // Забабурова Нина. «Я вас любил…», с. 53–65.
