иногда, впрочем, случались и долгие перерывы, когда Молли начинала нервничать и спрашивала себя, уж не произошло ли с ним чего дурного. Но, появляясь вновь, мистер Гибсон неизменно называл веские причины своего отсутствия, и его привычная ласковая нежность, правом на которую, как чувствовала Молли, она обладает, и способность понимать смысл его слов и молчания придавали этим коротким встречам неизъяснимое очарование. В последнее время она все чаще спрашивала его:
– Когда я смогу вернуться домой, папа?
Не то чтобы она была несчастлива или чувствовала себя неловко и неуютно; Молли искренне привязалась к миссис Хэмли, стала любимицей сквайра и до сих пор не могла взять в толк, отчего это некоторые люди так боятся его. Что же касается Роджера, то он, хотя и не доставлял ей своим присутствием никакого удовольствия, однако же и не причинял особых неприятностей. Но, несмотря ни на что, ей хотелось поскорее оказаться дома. Причину своего стремления она затруднилась бы объяснить даже самой себе, но вместе с тем девушка понимала, что именно в этом и заключается ее самое сокровенное желание. Мистер Гибсон убеждал дочь и взывал к ее разуму до тех пор, пока Молли не надоело выслушивать его доводы о том, что она должна оставаться там, где находится, для ее же собственной пользы. Сделав над собой усилие, она постепенно перестала взывать к нему, заметив, что бесконечные мольбы лишь вызывают у отца раздражение.
А мистер Гибсон в отсутствие Молли дрейфовал к брачному союзу. Отчасти он отдавал себе отчет в том, что происходит, но при этом медленно плыл по течению и не проявлял особой активности. Впрочем, если бы умом он не одобрял того шага, к которому склонялся, и не верил в то, что второй брак станет наилучшим способом разрубить гордиев узел домашних неурядиц, то мог бы, не слишком утруждая себя, приложить необходимые усилия и легко избегнуть тех ловушек, что расставили ему обстоятельства. А между тем события развивались следующим порядком…
Леди Камнор, выдав замуж двух своих старших дочерей, взяла на себя роль дуэньи леди Гарриет, своей младшенькой, и вскоре обнаружила, что этот ее труд значительно облегчают родственники, а потому решила, что пора бы ей вспомнить о своем слабом здоровье. Впрочем, миледи была слишком энергичной особой, чтобы позволять себе такую роскошь постоянно, но тем не менее иногда она разрешала себе сделать перерыв в бесконечной череде ужинов, балов, приемов и прочих лондонских увеселений. Препоручив леди Гарриет заботам леди Куксхейвен или леди Агнессы Мэннерс, она удалялась в относительное уединение и покой своего поместья Тауэрз, где с головой уходила в благотворительность, которой вынуждена была пренебречь в суете и сумятице Лондона. Этим летом выдержка изменила ей раньше обыкновенного и она страстно возжелала деревенской тишины и умиротворения. Кроме того, она была уверена, что состояние ее здоровья требует к себе внимания более серьезного, нежели раньше. Впрочем, о своих тревогах она не обмолвилась и словом ни супругу,
