с мыслями. Взгляд скользнул за окно, где кружила вьюга, делая мир хоть и непроницаемым для взора, но все же чуть светлее.
Безудержная любознательность Литы нередко доставляла хлопот и беспокойства, всегда нужен был глаз да глаз. Острый, пытливый ум дочери постоянно жаждал знаний, а память услужливо хранила любую полученную информацию. Запоминала все подряд и никогда ничего не забывала.
И именно поэтому слова должны быть обдуманны и взвешены. И понятны, хоть и сообразительному, но все еще ребенку.
– Точно так же мы отбираем плохие яблоки. Например, гнилые или червивые.
Девочка хитро прищурилась, явно собираясь сходу возразить. Но что-то поняла, губы сомкнулись, а лицо омрачилось.
– Значит, мы… плохие? – детский голос дрогнул.
Деррис, печально улыбаясь, смотрел на дочь. Ладонь тыльной стороной коснулась девичьей щеки.
– Нет, малышка. Мы – не плохие. Мы – другие. В плохих яблоках тоже есть семена, из которых могут вырасти хорошие яблони и принести замечательные плоды.
На юном лице мелькнуло понимание, а Деррис продолжал:
– Не всегда можно сразу увидеть то, что внутри. Особенно, если не привык заглядывать глубоко, – он легонько щелкнул дочь пальцем по носу.
Лита просияла, картина скользнула с колен, и руки обвились вокруг отцовской шеи, а звонкий голос шепнул на ухо:
– Значит, они еще полюбят нас. Старые яблони сменяются новыми, не спрашивая никого!
Серебристый свет уже полз по стене, цепляясь за раму холста.
Лита смотрела на картину и любовалась – Золотое Солнце играло опасными лучами, но в детских глазах не выглядело смертью и разрушением, а показывало, каким чудесным может быть Мир. Богатое воображение рисовало перед взором густой нефритовый ковер, трепещущий от дуновения ветра, легкую рябь на чистой лазури журчащей реки, сверкающей бликами… Совсем, как во сне…
Шум грубо выдернул в серую, остывающую комнату. С улицы доносились крики, а спустя мгновение прибавился звон металла. Грохот, что звучал сперва далеко, быстро нарастал. Вопли становились громче и ближе, к ним прибавлялись новые. Звон сменился лязгом, будто одновременно заработали сотни кузнецов, и сотни подмастерьев потянули цепи мехов, раздувая горны. Пламя в камине испуганно дрогнуло и спряталось.
Лита села в кровати, настороженно прислушиваясь к суете. Стены замка смазывали звуки, но девочка понимала – случилось что-то недоброе.
В коридоре раздался топот, дверь с грохотом распахнулась, едва не сорвавшись с петель, и в комнату вбежала мама. Рука придерживала подол ночной сорочки, чтобы тот не путался под ногами, растрепанные космы свободно струились по плечам. Красивое, обычно улыбчивое, лицо осунулось, черты напряженно обострились, сделав овал несколько угловатым, подчеркнув ямочку на подбородке. В лазурных глазах билась тревога, и казалось, они несколько угасли.
– Лита! Вставай! – женщина кинулась к кровати,
