воздух уколол кожу Ранны сквозь тонкую ткань сорочки и ринулся в чернеющий ход, в спину повеяло гарью. Она крепче прижала дочь, предпочитая не думать, что творится снаружи… Казалось, воспоминания давно стерлись… Но память просыпается безжалостно, от нее не отмахнешься…
Они еще не перешагнули порог, когда дверь сорвалась с петель и с лязгом рухнула на каменный пол; яростный рев окатил леденящим ужасом. Женщина зажмурилась, но не обернулась, стараясь изо всех сил унять дрожь. Воины во главе с Краином выстроились позади, отгораживая кухню, клостенхемская сталь заискрилась морозным узором…
А Лита смотрела на Зверя, что возник в дверном проеме, через плечо матери и спины стражей, крепче стиснув кулачок с серебряным кольцом.
Ростом Зверь превосходил бера, но узкая лобастая голова роднила с волками. Необъятная грудь выдавалась над впалым животом, и ребра легко угадывались под иссиня-черной шерстью. А развитые плечи переходили в длинные вздутые лапы, что оканчивались когтями, способными разорвать кольчужный хауберк, как пергамент.
Пасть оскалилась в зловещей ухмылке, обнажая молочно-белые клыки; на подбородке серебром полыхнула лента, а кольцо на шнурке вокруг шеи стрельнуло бликами. В черных провалах глаз отразились языки огня, и остроконечные уши прильнули к черепу. По клинку «двуручника» с волнистым лезвием, сжатому в лапе, струился влажный багрянец.
Зверь резко подался вперед, из раскрытой пасти вырвался низкий утробный рык, и эхо вторило громогласным ревом.
Ранна сдавила Литу в объятиях, прижимая голову дочери и закрывая ей второе ухо ладонью, но звук бился в камни, дробился на отголоски и не желал затихать.
И вместе с ревом, огибая Зверя, в тронный зал ринулась «черная лавина»; первые хищники напоролись на сталь; рык потонул в кличе стражи: «Гарет Ингур! [Хранить Короля!]» Воздух взвыл, замелькали клинки, сея кругом багряную росу. И «алый барьер» прогнулся, заключая противника в полукольцо.
Хищники напирали бездумно, черные тела оседали на гранитный пол, но клостенхемская сталь с трудом одолевала жесткую иссиня-черную шерсть. Лезвия скользили, словно по камню, и лишь острие пробивало живую броню. А волнистые логмесы [двуручный меч с волнистым лезвием] в мохнатых лапах, напротив, порхали, словно невесомые – умения в ударах явно не доставало, но сила сглаживала недостаток с лихвой. И помимо «двуручников» в ход шли когти и зубы.
Перепонки рвались от лязга и рева. Ноги воинов начинали поскальзываться. Стена мечей медленно, но отступала, тут и там на полу оставались алые плащи. И все же хищники падали в большем количестве, чернели на граните аспидными «лужами»… Но сквозь проем вливались все новые. Рвались вперед, перемахивая через тела, и оседали пронзенные сталью… Но клинки Охотников не всегда успевали освободиться от плоти. И полуторные маскаты [полутораручный меч] стражей застывали в мертвых руках… Ледари
